Последнее лето - Елена Арсеньева Страница 36

Теперь они жених с невестой, о других барышнях и девицах ипомину нет, но Варе очень приятно подзуживать Митю воспоминаниями о техпрежних, доисторических временах, когда Вавочка-Болячка для него как бы и несуществовала. Вот если бы только отец получше относился к Мите! Они отчего-тоспорят, спорят все время, а о чем? О какой-то ерунде, о которой и говорить нестоит. Любимая тема – возможна война или нет. Отставка премьер-министраКоковцева, приход Горемыкина, арест какой-то там Розы Люксембург, славянскийвопрос, восточный вопрос… Кому это нужно? Кому важно?

Важно на самом деле только одно: догадается ли Митяотодвинуть острый, словно нож, край башлыка, чтобы они наконец могли толкомпоцеловаться, или Варе придется сделать это самой?

* * *

...

«Социал-демократами внесен в Думу запрос о преследованияхполицией продавцов рабочих газет, у которых отбираются даже не конфискованныеномера».

...

«Министерством народного просвещения циркуляром предложеноне ставить совсем отметок за поведение учащимся средних учебных заведений,уволенным за полной неблагонадежностью».

...

«По слухам, министр иностранных дел С.Д. Сазонов уходит вотставку. Кандидатами на его место называют Шебеко и Гартвига».

Санкт-Петербургское телеграфное агентство

...

«А.И. Куприн написал новый рассказ под заглавием «Виннаябочка». Перед читателем проходит картина дегустации вин, поражающаявеликолепным знанием дела и чисто купринским рельефом письма».

«Раннее утро»

* * *

Мопся и в детстве была врушка, и по сю пору не исправилась.Обманула Шурку: ни на какую Малую Ямскую его не повела. Дошли от Острожнойплощади до Ошарской улицы, да вдруг свернули почти обратно – в Ковалихинскийовраг, а потом какими-то немыслимыми закоулками выбрались на Малую Печерскую,оказавшись совсем близко к Сенной площади. Оттуда скользкими дощатыми мостками,все время оседавшими под ногами, прошли немного к Верхней Волжской набережной.Шурик сперва спрашивал, куда идем, но Мопся молчала, сжимая губы, только всеозиралась да оглядывалась, а потом, когда расспросы вовсе надоели, буркнула:

– Ничего не скажу, пока не придем. Конспирация, непонимаешь, что ли? Можешь поворачивать домой, если не нравится.

– Да нравится, все мне нравится! – закивал Шурик,втихомолку уже мечтая, чтобы Мопся обиделась и прогнала его. – Толькохолодно очень. Ветер в уши дует, а я башлык забыл.

Мопся, ходившая всегда в куцей мужской кепке, посмотрела нанего презрительно и ничего не ответила. Уши у нее были красные, словно кто ихнадрал.

Напротив татарской мечети, на самом ветродуе, топталасьвысокая тоненькая девушка в красивой коротенькой черной шубке, закутанная вбелую пуховую шаль так, что лица не видно. Марина помахала ей, девушка сделаланесколько несмелых шагов навстречу. В ней было что-то знакомое. Шурка дажеструхнул: не Сашенька ли? Фигурой и ростом она сильно напоминала сестру. Нет,не Сашенька, конечно. И слава богу! Нечего ей тут делать! А эта девчонка –просто дура, раз с Мопсей связалась. Про то, что он сам тоже связался с Мопсей,а значит, тоже дурак, Шурик, по русановскому обычаю, предпочел не думать.

Коротко кивнув девушке, Марина не стала знакомить с нейШурку, а просто сказала:

– Ну, пошли.

Почему-то девушка старалась держаться сзади. Шурка украдкойна нее косился, но она избегала его взглядов, отворачивала лицо, поглубжезарывалась в свою шаль.

Чем дальше, тем сильнее он был уверен, что знает ее.

Побрели обратно от реки и наконец остановились переднеряшливым домишкой в глубине малопечерских двориков. Ветер рвал с покосившихсязаборов плети начисто высохшего прошлогоднего хмеля; посеревший, покрытыйтонкой слюдяной коркой снег был утыкан будыльями подсолнухов. На затоптанномкрылечке сидела тощая беременная кошка и орала дурным голосом.

– Киса, киса… – умильно сказала Марина и потянулана себя тяжелую, рваным ватным одеялом подбитую дверь, желая впустить кошку втепло. Однако дверь оказалась заперта, а кошка рванулась в сторону и замяукалавозмущенно.

– Вот дура, – сказал Шурка. – Ей погретьсяпредлагают, а она…

Кошка заорала еще громче, еще визгливей. Редкие прохожие,мелькавшие в просветах между домами, на этот крик оглядывались, всматривались.

– Ох, она нам, кажется, сейчас всю конспирациюраспугает, – весело сказал Шурка, косясь на укутанную девушку. Где же онее видел, интересно?!

Марина посмотрела на него, как на святотатца, и поджалагубы. А Шурке стало ужасно смешно и на душе полегчало. Орущая кошка придавалапроисходящему оттенок безопасной комичности: ведь, если честно, он побаивалсясобрания и уже ругательски ругал себя за то, что потащился с Мариной. Надо былокакой-то другой предлог для оправдания придумать там, за кулисами, на кой чертему эти политические игры? Эсеры – или как они там называются, те, с кемМаринка якшается, – публика опасная, на их совести даже убийстваполитические есть… Шурка и боялся, и страшно стеснялся показать свой страх.Особенно перед этой молчаливой незнакомкой. Кошка очень кстати пришлась,помогла обрести присутствие духа, а ухмылка, которая приклеилась к губам,вполне могла сойти за улыбку бравады.

Окна дома были все забраны ставнями, кроме одного, да и нанем ставня отворена лишь наполовину: совершенно непонятно, то ли нарочно ееотворили, то ли ветром снесло. За тусклым стеклом грязно-пестрая занавеска, нидвижения, ни огонька в глубине.

Морщась от кошкиного крика, Марина несколько раз особымобразом стукнула в это стекло: не просто так стукнула, а то быстро, томедленно. Впрочем, с точки зрения Шурки, особенного стука не получилось: стеклослишком уж дребезжало, все звуки слились. Однако подействовало: ситцеваязанавеска приподнялась, кто-то выглянул, занавеска упала, и заскрипели половицысеней – наверное, хозяин шел открывать новым гостям.

«Сейчас Мопся скажет пароль», – подумал Шурик, когдазаскрежетал засов, и едва сдержал смешок при виде хозяина.