Не смогу жить без тебя - Кейтлин Крюс Страница 27

В Риме они не спали в одной постели. Он ни разу не дотронулся до нее так, как хотел, но когда он лежал без сна, то думал о том, что стоит ему сильно пожелать, и он почувствует ее запах на подушке, на которой она никогда не лежала.

В первую ночь в пентхаусе после возвращения с острова он не спал ни минуты и с тех пор старался там бывать как можно реже. Проще проводить двадцать четыре часа в офисе, потому что бизнес-связи Бетанкуров тянутся по всему миру и требуют его постоянного внимания. Все вещи Сьюсан, оставленные в гостевой комнате, где она жила в те годы, что была его вдовой, были упакованы и отправлены в ее новый дом на другом конце света, в Австралию.

Он не требовал у персонала отделения «Бетанкур корпорейшн» в Сиднее отчета о том, как Сьюсан устроила свою жизнь там. За ней не будут следить, и телохранители не будут ее сопровождать, хотя это необходимо для женщины в ее положении. Он поклялся себе, что никакой слежки не будет.

— Ты недоумевал, почему не можешь завоевать меня, — сказала ему она на острове. — Объясняю почему. То, что ты уйдешь от меня, — это ясно. Это всего лишь вопрос времени. Я предвижу, что мне придется прочитать в газетах о твоих любовных делах. Обычно таким образом подают своеобразный знак. Ведь так?

— Мир огромен, — холодно произнес он, не отвечая ей. — Я прошу от тебя одного: выбери место, где ты будешь жить и чтобы это было недалеко от офисов «Бетанкур корпорейшн».

— Чтобы ты мог проследить каждый мой шаг?

— Нет. Но на случай, если ребенку или тебе понадобится помощь. Сьюсан, я очень стараюсь не выглядеть чудовищем.

Но он ощущал себя чудовищем со шрамами на теле, выставленном на всеобщее обозрение.

— Я хочу жить в Сиднее, — сказала она. — Я не только хочу находиться на другом континенте, но в другом часовом поясе. Чтобы у нас даже время дня и ночи не было общим.

Он удержался от колкости и просто дал ей уехать. В Афинах ее ждал самолет в Сидней. Она так же далеко от него, от его жизни, как это было, когда он находился в секте в Айдахо.

Леонидас стоял у окна в своем безукоризненно холодном кабинете, откуда открывался вид на Рим. Он — король, а не дикое чудовище. Сколько же богатых, могущественных людей стояли вот так же, глядя на тот же вид? Рим порождал правителей с незапамятных времен, и кто он, как не еще один?

Да нет. Он — одинокий правитель на троне, и в душе у него пустота. Горько сознавать, но он же этого добивался.

Он не лгал, когда сказал Сьюсан, что он всегда получал то, что хотел. Но он и не представлял, что это обернется пирровой победой и что мир без Сьюсан превратится в пепел.

«Со временем горечь утихнет, — уговаривал он себя. — Все проходит».

Леонидас не обратил внимания на звонок с совещания, где он должен присутствовать. Он последнее время не обращал внимания на многие вещи. С памятью у него, правда, все обстояло хорошо. Слишком хорошо, поскольку в голове всплывали все моменты, связанные с Сьюсан с тех пор, как она нашла его в горах Айдахо. Все настолько живо стояло перед глазами, будто он видит фильм. И прокручивалось бесконечно.

— Я требую, чтобы это было урегулировано, — вмешался он в ход жаркой дискуссии на совещании между несколькими вице-президентами компании, находящимися в разных странах. — Быстро урегулировано. Я хочу, чтобы дело было закончено, — отрывисто повторил Леонидас, прервав возражение вице-президента филиппинского отделения. — Я не желаю никаких дальнейших обсуждений. Если вы не можете это сделать, я найду другого, кто сможет.

Он отключил связь, а когда обернулся и посмотрел сквозь стекло на административный этаж, то застыл.

Да у него галлюцинации…

Он увидел Сьюсан в привычном чернильно-черном наряде, идущую по центральному коридору административного этажа «Бетанкур корпорейшн».

Вдова Бетанкур воскресла и направлялась прямо к нему.

Леонидас наблюдал, как она идет по направлению к его кабинету на высоченных каблуках и с непроницаемым выражением красивого лица.

Сердце бешено стучало и вырывалось наружу, в голове, в животе, в паху пульсировало и жгло.

Он убеждал себя, что это ярость от гнева. Как она осмелилась пойти против его желания и явиться сюда!

Сьюсан величественно кивнула секретарше, не замедляя шага, прошествовала мимо ее стола, и вот она в его кабинете.

А ведь прошла всего неделя с тех пор, как он в последний раз видел ее на острове. Всего неделя прошла, как он произнес слова, которые ее ранили, и он это сознавал. Неделя с тех пор, как она стояла перед ним с дрожащими губами, едва сдерживая слезы. Но ни единая слезинка не упала у нее из глаз. Ни единая.

И она, и ее не выплаканные слезинки — все это его потеря, его боль.

Но сегодня его обуял гнев, потому что происходящего сейчас не должно быть. Он не сдвинулся с места, когда она решительно шла прямо на него, словно готова была наброситься и опрокинуть его в окно, прямо на улицу Рима.

Может, дать ей попытаться это сделать?

Сьюсан не дошла до окна и повернулась к его столу. Голубые глаза в упор смотрели на него — ее взгляд не назовешь дружелюбным. Она нажала на кнопку, и все стекла в кабинете, выходившие в офисные помещения, сделались дымчатыми. Он не хотел такого рода личного общения и стальным, на грани с грубостью, голосом произнес:

— Ты должна быть в Сиднее. Место выбрано специально так далеко.

— Как видишь, я не в Сиднее.

Эта женщина заставляла его испытывать… жажду обладать ею. Он поедал ее глазами, хотел руками ощутить то, что видели глаза. Темное платье изысканного покроя облегало едва наметившийся живот. Другие могли бы этого и не увидеть, но он увидел. Еще бы ему не увидеть.

— Ты что думаешь, я отослал тебя ради собственного здоровья? — сурово произнес он.

Она фыркнула:

— Мне все равно, почему ты меня отослал, Леонидас.

Такого тона он у нее раньше не слышал. Не ледяной и даже не строгий. И совсем не безразличный. Не похоже на Сьюсан, которую он знал.

Леонидас нахмурился и неожиданно понял, что хотя она и выглядела, как всегда, безупречно-сдержанно, но это лишь поверхностное впечатление. Да, перед ним привычный облик Сьюсан — уложенные в шиньон светлые волосы, дорогое темное платье, туфли на таких высоких каблуках, что большинство женщин на них не устояли бы, не говоря о том, чтобы сдвинуться с места.

— Мне все равно, — повторила она еще резче, шагнула к нему, затем остановилась, будто не была уверена, что сможет владеть собой. — На этот раз мне безразличен и ты, и твое здоровье, и твои чувства, и все остальное. Господи, Леонидас, неужели ты не понимаешь, что вся моя жизнь крутилась вокруг тебя?

— Едва ли, — с издевкой ответил он. Эта издевка идет от тяжести в груди, от тяжелого груза стыда. — Сомневаюсь, что ты выбрала бы меня до свадьбы из вереницы претендентов.