Страсть и скандал - Элизабет Эссекс Страница 26

— Я не хочу показаться неблагодарной. Я знаю — мне полагается радоваться, что мне дали дом и приняли во мне участие. Что такой важный человек, как лорд Саммерс, обратил внимание на столь ничтожную особу, как я, и решил найти обедневшей племяннице мужа. Я благодарна им за заботу. Только не хочу чувствовать себя одной из тех кобыл, что выставили на торги и отдадут тому, кто больше заплатит.

— Ты несправедлива к тем, кто продает лошадей, мэм. Мне не все равно, в какие руки попадет моя лошадка.

Она рассмеялась. Милое, беспечное и искреннее выражение удовольствия от остроумной шутки. Именно на это он и надеялся.

— Наверное, я могу понимать это как комплимент. Благодарю вас. Вы очень добры, если попытались меня приободрить.

«Добр» — это определение не очень вязалось с Томасом Джеллико. И уж совсем не подходило Танвиру Сингху. Добро — это нежность, тепло и сердечность. Добро — это опасность.

Ибо ее осторожная похвала пробудила в нем желание воскресить в себе лучшую часть своей английской натуры. Чтобы ее дядя решил — вот подходящий муж для его племянницы! И впервые за десять лет у него возник соблазн стать таким человеком. Так он мог бы проводить с ней больше времени. Так он мог получить ее честным путем.

Почему? Почему не мог он перестать думать о ней? Чем она так отличалась от всех прочих? Отличалась настолько, что он был готов бросить все, ради чего трудился долгие годы? Это ведь не веселая девица, которая охотно задерет юбки и щедро, безо всяких обязательств, удовлетворит его желания, что и послужит оправданием его абсурдной одержимости. Она леди, у нее влиятельные родственники, которые желают для нее удачного замужества, а не флирта в саду с человеком, который притворяется тем, кем вовсе не является.

Но Катриона Роуэн была особенной. Он не мог точно сказать, в чем ее особенность, но она находила в его душе отклик. А это, в свою очередь, вызывало в нем такое страстное желание, что он ничего не мог с собой поделать.

Сейчас она оглядывалась по сторонам с тем восхищенным любопытством, которое он уже наблюдал на Рани-базаре. Шла медленно, дотрагиваясь до растений с почтительным любопытством.

— Поразительный сад! Такой коллекции экзотических растений я еще никогда не видела. До чего же красиво! — Она потянула воздух прямым изящным носиком. — Не совсем понимаю, откуда этот чудесный, теплый аромат.

— Это жасмин, цветущий ночью, мэм. Любимый аромат бегумы.

— О, он просто изумителен. Бегума? А кто такая бегума?

— Ты назвала бы ее «миссис Бальфур». Жена полковника.

— О! — Бледная сияющая луна ее лица вновь обратилась в его сторону. — Я полагала, что он вдовец, поскольку его супруги не было за столом. Какое невежество с моей стороны. Она болеет или слаба здоровьем, раз не присутствовала на обеде?

— У нее прекрасное здоровье. А не было ее потому, что она мусульманка и по традиции избегает посторонних мужчин. Этот сад примыкает к зенане, то есть женской половине дома.

— О, а я и не знала, что вторгаюсь в ее личные владения. Я так мало знаю! — При мысли о собственной бесцеремонности она по-настоящему расстроилась и все же сумела бросить ему милую сердитую гримаску. — Вам следовало меня предупредить.

Он не смог удержаться от улыбки.

— Я говорю тебе это сейчас.

Она улыбнулась в ответ с выражением почти неприкрытой радости.

— Вам следовало предупредить меня еще до того, как вы начали орудовать отмычкой.

— Ах это… — Он взмахнул рукой, отгоняя ее тревоги. — Сей замок и я — старинные приятели. Но тебе не о чем беспокоиться. Бегума не станет возражать, если мы прогуляемся по ее саду и поболтаем. — Напротив, бегума даже рада была бы его вторжению в свой закрытый мирок ради того, чтобы понаблюдать эту очаровательную драму. Ведь она была вторым человеком после полковника, кто знал секрет Томаса. Он не смог бы сделаться Танвиром Сингхом без ее помощи! — Осмелюсь предположить, что она и ее дамы подслушивают нас прямо сейчас.

Он указал на верхние этажи украшенного решетками здания, что окружало сад с трех сторон, и сверху, с забранного ширмой балкона, в знак утвердительного ответа до них донесся тихий мелодичный смех.

— Вот так. Бегума и ее дамы оказывают нам честь своим незримым присутствием. Мы должны поздороваться. Идем. — И Томас позволил себе положить руку ей между лопатками, чтобы подтолкнуть и заставить встать рядом с ним. А потом сделал учтивый, элегантный «салам» в ночном воздухе.

Катриона Роуэн повторила его жест, но затем, поглядев наверх, прибавила изящный европейский реверанс, низкий и почтительный, будто приветствуя королеву. Собственно, так оно и было.

Вот в чем была ее особенность. Катриона во все глаза смотрела на мир вокруг себя, живо откликаясь на заманчивые возможности, которые предлагало новое место, новая культура, столь не похожие на те, что она знала. Она еще не подчинилась убаюкивающему влиянию компании и замкнутой общины оторванных от родины людей, погруженных в равнодушную дремоту.

Вот и ответ на его вопрос. Катриона Роуэн вызывала в нем восхищение. А еще он чувствовал страстное влечение на грани чего-то большего. Чего-то опасно граничащего с одержимостью. Потому что время, проведенное в саду с мисс Катрионой Роуэн, только распалило огонь, что таился в глубинах его сердца. И лишило его зрения — вот и не увидел он того, что давно следовало увидеть.

Да, внешне она была как сахарная вата, под которой пряталась сердцевина из гранита. Он был очарован ею. Настолько, что ни на минуту не пришло ему в голову задуматься: а что же сделало ее такой?