Страсть и скандал - Элизабет Эссекс Страница 25

— Представляю.

Он развел руками — жест, означающий, что ему это безразлично.

— Лейтенант сахиб упражняется в своем презрении на всех обитателях Индостана, не только на мне.

От уголка ее рта поднялась ямочка, четко обозначась затем на ее нежной, как имбирное печенье, щеке.

— Очень приятно сознавать, что я в такой хорошей компании. Но теперь, когда ко мне хоть отчасти вернулась способность мыслить здраво, замечаю, что вас, хазур, совсем не удивили откровения насчет вероломства лейтенанта и моей тети.

Ему следовало равнодушно пожать плечами или сделать один из тех жестов, в которых он был такой мастер, чтобы сказать: поведение лейтенанта его не касается, — но эта рыжеволосая богиня, мисс Катриона Роуэн, смотрела на него с таким неотрывным, неумолимым вниманием — можно сказать, с видом беспощадной безмятежности, — что он понял. Ей хватало храбрости узнать всю правду, какой бы безобразной и злой она ни была.

— Как говорят в Индии, «весь мир и его жена», от ничтожнейшего нищего до богатейшего из купцов на базаре, знают, что лейтенант сахиб — лживый шакал, достойный презрения больше, чем презреннейший жук на куче навоза.

О, это ей понравилось. Ее лицо озарила улыбка, сияющая и радостная как розовый с золотом рассвет.

— А знает ли «весь мир» и каждая жена в Сахаранпуре, с кем шакал предается лжи?

Томас снова развел руки.

— Мир, и его жена в особенности, имеет глаза, уши и рты. И родственников.

— Словоохотливых родственников на базаре?

— И в гарнизоне. Раньше или позже, но все в Сахаранпуре, особенно жены, приходят на базар. — Это была чудесная неспешная игра слов.

— Кроме англичан? Но ведь ясно, что они… — Она махнула рукой в сторону тропинки, по которой они только что прошли, имея в виду лейтенанта и свою тетку, — не особо заботятся о скрытности, если назначают свидания во время званого обеда. Уверена, что не только я их видела.

— Люди о чем знают, да предпочитают не замечать и держать рот на замке. Сложное это дело — разбирать малые и путаные тропы, которыми идут по жизни люди малозначительные, подчиненные. Как и более заметные и уверенные тропы честолюбивых обитателей гарнизона. Многие боятся лейтенанта, даже если уважать его никак не могут.

— О-о. Понятно. — Но затем она покачала головой. — Что ж, я не стану ни бояться, ни уважать его. О Боже! — Новая мысль заставила побледнеть ее еще сильнее. — А как быть с дядей? Лордом Саммерсом, резидентом компании? Вы думаете, он знает? Прошу вас, скажите, что я не пешка в какой-то жуткой игре, в которую он играет с моей тетей. — Она снова покачала головой и протянула руку, словно отгоняя зло. — Прошу, скажите, что он толкал меня в объятия лейтенанта не для того, чтобы просто попытаться ей досадить.

Об этой возможности Томас как-то не подумал. Она умница, эта девочка, наделенная недюжинной интуицией куколка в газовом платье.

— Какой мужчина по собственной охоте позволил бы жене крутить любовь с другим мужчиной, если бы знал об этом? Лорд Саммерс, мне кажется, не из таких, мэм. Думаю, что он ничего не знает.

Некоторое время она обдумывала его ответ, прежде чем снова подняла на него глаза.

— Хорошо. Но прежде чем какой-нибудь мужчина — соблазном или лестью — заставит меня снова выставить себя дурой, скажите, есть ли другие навозные жуки, притворяющиеся джентльменами, кого мне следует избегать? Мои родственники жаждут выдать меня замуж. Но я считаю, что с этой точки зрения стоит быть осмотрительной и меньше доверять их суждениям. Вы согласны?

Несмотря на ее откровенность, она не могла надеяться на то, что сумеет скрыть от него свои истинные чувства. Ведь он давно научился наблюдать и понимать. На дне ее глаз все еще плескалась боль, заставляя сжимать зубы и прикусывать губы. А главное — она выдавала себя тем, что без видимых причин безостановочно пыталась разгладить складки платья, словно хотела внести хоть малую толику порядка в сумбур своих речей.

— Это было для тебя большим ударом.

Она приняла его сочувствие несколько философски.

— Да, наверное. Действительно, это удар — узнать, что моя тетя изменяет своему мужу. Да еще с одним из подчиненных ему офицеров, что особенно важно. Что ж, я рада, что в свете этого открытия мне больше не нужно искать причину, чтобы его не любить — то есть лейтенанта, — или ее. Мне на ум приходит строчка из моей любимой книги. «Былая неприязнь обернулась для нее удовольствием». Это про меня.

Так значит, у нее есть чувство юмора, у этой богини с волосами цвета красного золота!

— Я рад, что ты смогла улыбнуться. А я боялся, что своими бездумными словами лейтенант сахиб совсем тебя расстроил.

— Расстроил. И моя тетя тоже — мне не забыть, какую роль сыграла она в этом гнусном деле. Но я пытаюсь это пережить. Оправиться от удара, нанесенного моей гордости, — а он получился сильнее, чем мне вначале казалось.

Забавная она и очень милая. Томас не мог припомнить, когда в последний раз ему хотелось вот так болтать с девушкой. Тем более с англичанкой. Но ему действительно хотелось с ней разговаривать. Когда Катриона смотрела на него, ему казалось, что видит она именно его, Томаса, а не человека, которого он из себя старательно сотворил посредством тюрбана. Не очередного туземца, экзотического обитателя зверинца, бессловесное животное, которое не понимает ее язык или мысли.

Это было настоящее колдовство. И чертовский соблазн.

Она околдовывала и соблазняла его, рыжеволосое видение, обернутая в сахарную вату девушка в платье, которое наводило на мысль, что она вот-вот вспорхнет и улетит, чтобы смешаться с целой толпой лукавых северных фей.

— Да простится мне моя смелость, мэмсахиб Роуэн, если я скажу, что лейтенант — дурак. Сегодня здесь нет женщины красивее тебя. Ты казалась и очаровательной, и очарованной.

— Благодарю. Вы очень добры. — Она поникла было головой, а затем поглядела на Томаса из-под золотых ресниц. На ее щеках расцвел румянец цвета бледного абрикоса. Она не привыкла даже к столь невинному флирту! — Платье очень миленькое, не правда ли? И очень хорошо, что в нем даже есть ирония. Надеюсь, вы оцените название этого фасона рукавов — «дурочка». — Она приподняла край широкого рукава, произнося его название по-французски. — Боюсь, они и в самом деле придали мне глупый, совсем дурацкий вид, дав повод думать, что я смогу стать одной из этих.

На последнем слове она сделала особое ударение, как будто желая подчеркнуть, что никогда не была такой, как «эти» — как спесивые маленькие мисс, что сбились в тесный кружок там, в павильоне.

— Действительно, забавная ирония. — Томас не нашел, почему бы Танвиру Сингху не оценить эту лингвистическую шутку, и рассмеялся ради нее по той единственной причине, чтобы снова увидеть, как она улыбается. И чтобы придать ей смелости и дальше быть с ним откровенной.

И откровенной она была.