Виртуальные связи - Татьяна Веденская Страница 26

Но о том, что происходит у меня на страницах, в виртуальных пространствах, в потусторонних цифровых мирах, и о нашей странной связи, собранной из пустых малозначительных слов и смайликов, я не рассказывала никому. Страшно. Вдруг одно реальное слово разобьет вдребезги невидимый код, благодаря которому мы там существуем.

Ленке я бы могла сказать больше, чем кому-то другому. Она была – как случайный попутчик, подсевший ко мне где-то посреди перегона Москва – Владивосток. Она не знала обо мне ничего, кроме того, что я сама была готова ей рассказать. Я сама не понимала ничего в ее жизни. Ее мир, полуразрушенная квартира с сорванным паркетом, с неопределенным количеством собак, женщин, детей, валяющихся старых вещей – все это тоже не казалось мне особенно реальным.

– Это мужики – дуры. От них все проблемы, – с неожиданной злостью сказала Ленка.

Я поежилась от того, как это было сказано. О ее муже я помнила немногое, а здесь, в этой странной фиолетовой квартире, не было никаких признаков его пребывания. Он был, как помнится, кареглазый, серьезный парень лет двадцати пяти, выпускник, кажется, МАДИ, среднего роста, чуть ниже Ленки, которая имела агрессивно-модельную фигуру, потому что выросла ужасно длинной, в маму, и такой же худощавой и угловатой, но при этом великолепно выглядела в любой одежде. Женщины с такой фигурой обычно вызывают жгучий интерес у мужчин, но в том, как Ленка держалась, было что-то, обо что ее женский магнетизм разбивался, – что-то грубое, сосредоточенное, более присущее мужчинам.

– Ну… не поспоришь. А как твой муж поживает?

– Я развелась, – коротко ответила Лена и не стала ничего пояснять.

Я догадывалась, что Ленка испытывала изрядные трудности в желании пояснить или придать какое-то логическое строение тому, как выглядела теперь ее жизнь. Мы не виделись много лет и теперь имели весьма смутное представление друг о друге, но если я, пассивная любительница мягких диванов, изменилась слабо, то с Ленкой случилось что-то большое и, честно говоря, обескураживающее, вводящее в ступор. Прокуренный воздух, неработающий унитаз, одеяла на полу в холле… Эта квартира была как будто нежилой. По косвенным признакам, по рисункам на стенах, странным лампам, по разбросанным кускам тканей и каких-то блестящих стеклянных шаров, можно было сделать вывод, что это – мастерская художника.

– Ты пишешь?

– Что? – Ленка вынырнула из задумчивости, сфокусировалась на мне.

– Пишешь? Картины?

– Я-то? Да, конечно. Сейчас как раз готовлю коллекцию, портреты собак. Думаем организовать акцию протеста.

– Круто! – фальшиво воскликнула я, не совсем понимая, как мне реагировать на все это. – Лен, а можно посмотреть? Ну, на какие-нибудь работы. Я помню, как ты классно рисовала!

– Слушай, Маш, я хочу тебя кое о чем попросить. – Она нервно дернулась и опрокинула бокал с красным вином, которое мы пили.

– Да, конечно. Все, что хочешь, – кивнула я, озираясь в поисках тряпки.

Кухня, как и вся квартира, была странной. Сиреневые стены были расписаны очень красивыми листьями – десятки вариантов, разные цвета, разная фактура. Некоторые лепестки словно спускались по стенам, выходя из них, были будто трехмерными. На потолке была закручена нереальная бело-розовая спираль из света и гипсокартона. Таких штук я тоже никогда не видела. Это было по-настоящему круто. Но если взгляд опускался ниже, в область сбитых вручную кухонных шкафов, все менялось. Грязь, наваленные вповалку тарелки, странные раскрашенные синим бутылки и кастрюли с неприятно пахнущей застарелой едой.

Тряпки я так и не нашла.

– У нас тут кран не работает, не обращай внимания. Я сейчас… вытру. – Ленка смутилась от своей неловкости, возможно, вызванной небольшим опьянением. – Бьянка! Дай тряпку!

– Слушай, да давай я салфеткой промокну, – засуетилась я, доставая одноразовые салфетки из сумки. – Чего человека дергать.

– Этот человек пусть хоть иногда дергается, – зло добавила Ленка. – Слушай, я понимаю, что это прозвучит странно, но я, честно признаться, ни с кем из нашего детства не общаюсь. У меня другая жизнь. Я уже давно… как бы это тебе объяснить… не разделяю эти дебильные обывательские ценности. И не желаю участвовать в этом безумии, которое творится вокруг.

– О, я тоже, – кивнула я, думая, что на самом деле знаю, что она имеет в виду.

– Работа, деньги, законы – это все ерунда и оковы. Человек должен делать только то, что хочет. И быть тем, кем желает быть.

– Да, но ведь не всегда получается, – вздохнула я.

– Должно получаться, – резко бросила она и даже почти ударила кулаком по столу. – Иначе такая жизнь не имеет смысла.

– Да жизнь вообще бессмысленна, – согласилась я. – Ленка, я живу как растение. Думаю, и все мои проблемы от этого – я ничего не делаю. Бегаю, устаю, зарплату жду, сапоги вот – старые. Надо поменять. Но ведь это же не имеет никакого смысла. А в чем он, смысл, черт его знает. Вот ты говоришь, работа – зло. А что мне без нее делать? Где жить? Что есть?

– Да разве человеку так уж много нужно, чтобы выжить? Знаешь, сколько стоит килограмм гречки? А капуста? Не надо делать проблемы там, где ее нет.

– Конечно, – покачала я головой. – Можно жить и в шалаше, питаться кореньями и носить рубище…

– Рубище? – расхохоталась Ленка. Она осушила за раз полбокала вина, шмыгнула носом и строго сказала: – Сегодня, чтобы быть одетой, достаточно пройтись по любой московской помойке. Но никто же не хочет одеваться на помойке. Всем подавай бренды. Вранье, такое вранье! Вот я сама себе все шью. И мне не нужно вещей сложных, замороченных. Мне нужно, чтобы они выражали меня. Лично меня, понимаешь?

– Ну, если вещи будут выражать лично меня, люди начнут показывать на меня пальцем, – усмехнулась я, представив, как выхожу из дома в сказочном платье Золушки.

– И что? – хмыкнула Ленка. – Ну покажут пальцем, и что? Пускай!

– Ну, не знаю, Лен.

– Слушай, Маш, ты зови меня Лаурой, ладно?

– Псевдоним? – с пониманием кивнула я.

– Нет, не псевдоним. Имя. Совершенно официальное, по паспорту.

– А разве так можно?

– А почему нет? Кто сказал, что родители имеют такие вот права – определять мое имя? Это все – фигня, мы сами себе хозяева. И должны зваться так, как себя чувствуем, ощущаем. И быть теми, кем хотим.

– Лаура? – опешила я. – Почему Лаура?

– Так… получилось. Я же сказала, что не общаюсь ни с кем. Я теперь совсем другой человек, и имя у меня совсем другое. Я – Лаура, и раз уж мы с тобой общаемся, зови меня так. Я не знаю почему, но с тобой мне почему-то не кажется, что мы чужие. Хотя со всеми…

– Даже с мамой? – нахмурилась я, подозревая, как мало на самом деле можно понять о моей Ленке-Лауре, глядя на ее дикую полуразрушенную квартиру.

– С мамой тоже, – пространно кивнула Лаура, глядя в окно – она жила высоко, на тринадцатом этаже. За окном светился город, дымили трубы, лил мерзкий мартовский дождь.