У чуда две стороны - Елена Габова Страница 24

– Маша, нужно выпускать новый номер газеты. Почему мне приходится об этом напоминать? Где ваша инициатива?

От негодования у меня все слова потерялись.

– Здрям! – сказала я ни к селу ни к городу.

– Что здрям? – Женя удивленно вскинула глаза.

– Здрасьте вам с кисточкой, Евгения Львовна!

– Маша! Я все-таки учитель! Как ты со мной разговариваешь? – теперь вознегодовала Женя.

– А что?

– А ничего. Ты мне просто-напросто грубишь. Нагло грубишь.

– А чего вы ко мне с газетой-то? – Я чуть не сказала «пристаете». Хорошо, что сдержалась. – Я уже не редактор!

– Ты член редколлегии.

– Я – пешка. Простая пешка. Редактор у нас Вера Долгова, вот к ней и обращайтесь.

Я хотела выйти из класса и направилась к двери.

– Муравская!

Голос Жени стал стальным. Ничего себе! Я ни разу не слышала в нем стальных ноток.

– Что?

– С тобой разговаривает учитель. Совсем ты распустилась. – Женя сложила руки на груди и гневно смотрела на меня, наверное, целую минуту. Пробуждала во мне совесть.

Пробудила. Я вернулась и села за первую парту. С обреченным видом уставилась на входную дверь.

– Так. Собираете редколлегию, – отчеканила классная. – И делаете третий номер. Иди, ты свободна.

Я вышла, хлопнув дверью.

И чего я распалилась? Ведь номер у меня готов! Но я все еще обижалась, что меня выгнали из редакторов. А сегодня еще обозвали какой-то Машей-растеряшей.

А вчера Валька в лесу с девчонкой был… с Катей этой нескладной. Всюду плохо, на всех фронтах. Не буду делать газету. Не хочу!

Не хочу.

Прозвенел звонок на урок, и в класс вместе с другими одноклассниками зашла Вера Долгова.

– Вер. Там тебя что-то Женя искала. Что-то сказать хочет, наверное.

– А что?

– Да не знаю, Вер.

Не буду делать. Материалы есть. Но газету не буду делать. Пусть все заметки у меня останутся. Навеки. Вот заболею и умру, полезут в мой комп и увидят, как я старалась, не ожидая Жениного приказания.

Какой у нас урок? Я кошусь в Галкину сторону. Перед ней красуется учебник алгебры.

Открывается дверь, в класс входит математичка.

Подруга пишет что-то в черновом блокноте и двигает им в мою сторону.

– Чего печалишься?

– Надоели все, – пишу в ответ.

– И Валька?

– Отстань со своим Валькой.

Галка опять что-то пишет. Придвигает блокнот мне, но прочитать не дает. Отбирает, толкнув меня локтем, что-то быстро дописывает и подсовывает снова. И опять отбирает! Наконец, читаю послание:

Хандра в полном цвете зимы?

Ладно, я потерплю.

В первый раз, что ли.

Лада Ивановна идет по рядам, проверяя домашнее задание. Я конечно, Маша-Растеряша, но тетрадь по алгебре у меня с собой. И с домашкой.

В конце следующей перемены подошла Вера.

– Маша, Женя сказала газету делать. Давай?

– Так делай. Я-то при чем?

– Ма-аш? Ну, куда мы без тебя?

– Мне некогда.

– Маша, давай, а? Не капризничай, а?

– Хорошо, я дам тебе свои материалы. – Я быстро «раскололась». Не стала ждать своей смерти.

– Хотя бы так, – Вера разулыбалась, – спасибо!

Я все ей отдала. Репортаж про КВН, про акробата Федьку, про Сашу-чемпионку, про встречу десятиклассников с писателем, про конкурс среди шестиклассниц «А ну-ка, девочки», новые стихи Пироговой…

Пусть пользуются.

Газета вышла буквально на следующий день. Ну, или через день, не помню точно. А что удивляться – она же была готова! Я ее даже сверстала и перекачала Вере весь файл.

И опять редколлегию хвалили.

– Маша, смотри!

Вера торжественно протягивает мне газету. Я не беру. Зачем? Я знаю, что в ней написано. Принципиально не беру ее в руки. Воспользовались моими трудами, теперь радуются. Что, это честно?

– Хоть сюда посмотри, на эту строчку! – Вера тычет пальцем на последнюю страницу. – Господи, Муравская, что, тебе поглядеть трудно?

– Ну что, что?

Гляжу. На том месте, где пишется имя редактора, читаю: главный редактор Мария Муравская.

Как это? Ничего себе! Вера уже вооружилась карандашом и, как указкой, указывает мне строчку повыше, а потом ее просто подчеркивает: «Материалы подготовлены Марией Муравской. Верстка: Мария Муравская. Снимки Тимофея Невезучева. Редколлегия: Муравская, Долгова, Невезучев».

И Вера особенно жирно подчеркивает строчку про редактора.

– Вера, спасибо! – Я расплываюсь в улыбке.

– Не за что, Маш. Все правильно?

– Вроде бы да. А Женя видела? – спрашиваю я.

– Не знаю. Да что, объяснить ей, что ли, нельзя? Она, что, не поймет, что ли?

Какие мы самостоятельные, ужас! Не знаю, как учителям, а мне это нравится.

Жене «выходные данные», где про редактора, мы в тот же день показали. Женя поняла.

– Маша, конечно, редактор ты, – сказала Женя. – Кто бы сомневался? А ты думаешь, почему я к тебе обращаюсь, когда новый выпуск нужен?

– Ну… вы же меня вроде переизбрали…

– Временно, Маша, временно! Не переизбрали, а временно отстранили!

Женя снова в голубой кофточке. С голубыми глазами. Милая, добрая девушка. Сделала асимметричное каре. Мы с девчонками целый урок литературы изучали ее прическу. Идет ей или нет. Большинство решило, что да.

Каждый год в городе проводятся лыжные межшкольные соревнования. Физрук Михаил Антонович меня не забыл – включил в число участников. Конечно, на лыжную секцию я уже не хожу, но умение хорошо бегать на лыжах не может быстро пропасть. Не у каждого в школе первый взрослый по лыжам! Я участвую в гонке на пять километров и еще в эстафете. Пять километров – традиционная дистанция. Можно классикой бежать, можно коньковым ходом – кто как хочет. Я больше классику люблю, но коньковый быстрее, кто спорит, поэтому в основном дистанцию этим стилем пробегаю.

Списки участников соревнований вывесили на школьной доске рядом с расписанием уроков. Из них я узнала, что Валька Васильков тоже участник. Вау! Валька – хороший лыжник! Плохих на соревнования не берут. Вот счастье! Мое желание участвовать в состязаниях возросло в сто, нет, в тысячу раз. Надеюсь, на соревнования он бывших одноклассниц не потащит?

Воскресное утро выдалось морозным. Полоска рассвета из окна кухни виднелась ровной, как лезвие бритвы. Она была розовая и прозрачная, как наливное яблочко, которым злая колдунья отравила царевну из сказки Пушкина. Я люблю такие морозные дни. Они очень красивые. Каждая веточка дерева, каждая травинка, торчащая из-под снега, упакованы в футляры из хрустального инея. Они хрупкие, сверкающие. И – невесомые. Разве может что-то весить хрустальный иней хотя бы в виде веточек и травинок? Деревьев и кустов полно даже в нашем новом районе. Идешь в школу морозным утром и любуешься «хрусталем». И у тебя самого становятся хрустальными ресницы и волосы, выбивающиеся из-под меховой шапки.