Роковое зелье - Елена Арсеньева Страница 24

– Простите великодушно, ваше царское величество. Матьэтой девицы была моей любимой троюродной сестрою. Сонечка выросла при мне,будучи много младше: я уже женился, а она к тому времени только входила в пору.Дочь ее – живой портрет своей матушки, видно, какой та была красавицей в своигода. Искали ей хорошего жениха с достатком, а она возьми да и убеги с каким-то… –Он взглянул на вспыхнувшую Дашу и оборвал себя: —…с тем, кто по сердцупришелся. Отец у нее был мягок да жалостлив: единственная дочь, росла безматери, он все ей и спустил, а на мой бы характер такое – я бы с нее кожуживьем содрал!

Лицо у князя вдруг сделалось угрюмым, он метнул угрожающийвзгляд на свою дочь… Княжна Екатерина вспыхнула, отвела глаза.

Внезапно раздался грозный рык, потом суматошный вопль, иобщее внимание переметнулось от невесть откуда взявшейся Даши Воронихиной наВолчка, который отскочил от Хорхе и прыгал теперь вокруг Никодима Сажина.

Староста, о котором уже все успели забыть, пытался уйти содвора усадьбы, таща за руку заглядевшуюся на Дашу дочку, однако Волчокпреграждал ему путь и еще норовил куснуть посильнее.

– Куда ж ты направился, голубчик? – весело спросилкнязь Иван Алексеевич. – Неужто не хочешь больше правды требовать с того,кто твою дочку сильничал?

Он захохотал, сестра его тоже не сдержала смеха. Никодим ещепуще насупился, Мавруха забегала лживыми глазами, а до Петра Алексеевича икнязя Долгорукого только сейчас дошло то, что остальные уже давно сообразили.

Получается – что? Эта красавица и тот чумазый парнишка,которого Сажин обвинял во всех смертных грехах, – одно лицо?!

Они переглянулись, потом враз обернулись к Даше и уставилисьна нее:

– Ты… ты… это ты?!

Девушка кивнула смущенно:

– Ну да. Меня батюшка с матушкой Данькой звали.Говорили, что мне надо было мальчишкой родиться. Я в детстве забияка была –спасу нет, со мной даже Илья, старший брат, связываться боялся. Вот и назваласьДанькой, когда пошла родителей искать.

– Искать? – удивился Алексей Григорьевич, морщасьот грозного лая Волчка, который нипочем не давал Сажину и его дочери удалитьсяхотя б на шаг. – А что с ними такое? Почему они на свадьбу дочери князя ВасильяВладимировича не приехали, там все Долгорукие собирались, и родственники, исвойственники, и седьмая вода на киселе? А Софья все же Василью Васильевичу,как и мне, троюродная сестра. Он долго злился, что за твоего отца вышла, да ивсе мы злились, да сколько можно? Порешили мы с ним предать забвенью старинныераспри и помириться с Софьюшкой. Знаю, что ей было загодя приглашениеотправлено. Неужто не получили?

– Получили, – угрюмо кивнула Даша. – Иполучили, и отправились в путь. Хотели меня с собой взять, да я наканунеперекупалась, простыла, говорили, нельзя мне в такой долгий путь трогаться.Оставили дома. Брата Илью на хозяйстве, меня – за маленькими смотреть. До чегоже сердце у меня болело, когда они уезжали, – передать не могу! Умоляла: «Матушка,родненькая, не езди, ради Христа!» Сон видела плохой – такой плохой и страшный…Не послушались они меня. Очень радовались, что его сиятельство ВасилийВасильевич про них наконец вспомнили, что с родней теперь помирятся, черезстолько-то лет. Поехали… Уже в последнюю минуту я упросила отца, чтобы Волчка ссобой взял. Они уехали, а я места себе не находила. Прошло две недели – по моимподсчетам, они уже должны были быть в Москве, как бы медленно ни ехали, –вдруг снится мне сон – страшный-престрашный. Клубок змей… Вещим тот соноказался! Поутру слышу: кто-то лает под моими окнами. Смотрю – Волчок! Весьободранный, голодный, еле живой. Увидел меня, сел рядом и завыл… так завыл, какпо покойнику воют. Я сразу поняла – беда. Волчок сутки спал, видно было, крепкодосталось ему. А что стряслось – так не расскажет, не человек ведь, говорить необучен. Зато как отлежался, очухался – опять начал выть да лаять, да вокругдома метаться. Отбежит от крыльца и на меня глядит – пошли, мол, иди за мной! Ив лес манит, вдаль. Долго мы с братом спорили да рядили, что делать. Онговорит: надо-де ждать. Я – ждать нельзя ни в коем случае, надобно идти напоиски. А на нем все хозяйство, тут как раз косьба-молотьба, ему продыху нет. Исам не может уехать, и меня не отпускает. Я взяла и…

Даша махнула рукой.

– Сбежала? – отчего-то особенно жадно спросилакняжна Екатерина. – Неужто сбежала из дому?

– Что ж было делать? – доверчиво взглянула на нееДаша. – Взяла отцову старую одежку, в которой он ездил поля объезжать,косу остригла… – Глаза ее на миг заволокло слезами. – Коса у менябыла такая, что ни в какую шапку не спрячешь.

– Косу! – ахнула Екатерина Алексеевна. – А нежаль было?

– Отца с матерью жальче, – ответила Даша спечальной улыбкой. – Коса – что коса! Коса вырастет, а нет, так и Бог сней. А вот отца с матерью других Господь уже не даст.

Петр Алексеевич незаметно кивнул. Он всю жизнь жил с горькойобидой на судьбу за то, что отняла у него родителей, обездолила. Теперь отзвуктой же обиды услышал в словах этой девушки и посмотрел на нее с еще большейсимпатией. Хороша, ну до чего хороша! Только вот любопытно знать, куда онадевала свои грудки, когда представлялась мальчишкою? Он сам видел ее в образеюнца и, сколько помнил, грудь у нее тогда была вполне ребячья, плоская. Небось потужезатянулась под рубахой какой-нибудь тряпкою. То-то дивилась горничная, когдаДаша предстала перед ней в своем естественном виде. Грех, право слово,уродовать этакую стать!

И мысли рано созревшего, рано познавшего доступные женскиепрелести, рано развратившегося юнца незамедлительно обратились именно к этому,более всего в жизни интересующему его удовольствию. Теперь он смотрел на Дашусовсем иным взглядом – раздевающим. Он уже мысленно обладал ею и от мыслей этихвозбудился так, что даже стоять сделалось неловко. Вот странно: ни прежняяневеста, Мария Меншикова, ни Екатерина Алексеевна, с которой его ненавязчиво,но неуклонно сводит князь Долгорукий (Петр был, может, и не больно умен, затопроницателен, особенно относительно человеческого корыстолюбия), не заставлялиего томиться неодолимым плотским желанием. А тут – будто огнем обожгло!

Он неприметно усмехнулся. Еще не встретилось женщины,которая отказала бы императору, пусть он и неуклюжий юнец. Зато – венценосныйюнец! Эта скромница тоже не откажет. Жаль, что нельзя получить ее прямо здесь.