Танцующая на лепестках лотоса - Джон Шорс Страница 23

— Но смерть детей может раздуть его, помочь ему разгореться быстрее.

— Так что же ты предлагаешь мне делать? Десять моих людей мертвы! Убиты прямо перед моим дворцом!

Асал учтиво поклонился:

— Убейте десять священников, мой король. Устройте публичную казнь. Десять их самых высокопоставленных священнослужителей. Смерть десяти духовников сломит их дух. Смерть же детей только воспламенит его.

Индраварман заворчал и потер кусочек железа у себя на животе. Хотя он и опасался навлечь на себя гнев богов, обрекая на смерть священников, понимал, что Асал все-таки прав: лучше убить стариков, чем молодых.

— Но тела их брось в ров, Асал. И сделай так, чтобы все кхмеры знали: я сделаю его воды красными от крови, если на моих людей еще раз нападут.

— Да, о великий король.

— Причем от крови их детей!

Асал кивнул, а Индраварман развернулся и пошел прочь. Тида последовала за ним. Хотя Асалу хотелось помочь Воисанне подняться на ноги и сказать ей, что он ударил ее, чтобы спасти ей жизнь, он не мог сделать ни того ни другого. Более того, он прикрикнул на нее, чтобы она шла за ним, а когда девушка замешкалась, рывком поднял ее и потянул за собой. Она, продолжая голосить, тащилась за ним.

Индраварман проревел, чтобы Асал поторапливался, и тот подтолкнул Воисанну вперед. Она дала ему сильную пощечину и ударила бы его и второй раз, если бы он не перехватил ее руку. Он был рад, что она продолжает сопротивляться ему, потому что провести Индравармана было не так просто: если бы о сочувствии Асала к кхмерке стало известно, ее бы тут же убили.

Опасаясь коварства хитрого Индравармана, Асал осыпал Воисанну проклятьями, таща ее за собой по длинному коридору. По пути на стенах встречались резные изображения улыбающихся женщин, выглядевших умиротворенными. В памяти всплыло далекое воспоминание детства — он увидел улыбку своей матери. Ему хотелось смотреть и смотреть на нее, но Индраварман снова громко окликнул его, и видение исчезло.

* * *

Джаявар заметил, что уровень воды в реке после пика сезона муссонов сильно упал. Близлежащие заросли бамбука, возвышавшиеся сейчас над водой на пять футов, совсем недавно служили своеобразной сеткой, вылавливавшей мусор, плывший по поверхности реки. Между очень плотно стоявшими стеблями застряли листья, ветки, старая веревка.

Оглядывая песчаный берег, Джаявар искал плоский камень размером с ладонь. Вскоре он обнаружил то, что требовалось, поднял свою находку и аккуратно поместил ее на верх столбика из камней, который он уже сложил. Ему были нужны еще два камешка поменьше, и за ними он зашел в воду.

В законченном виде сложенный столбик был чуть выше его колена. Джаявар прикасался к камням, отполированным временем и водой. Каждый из них был по-своему прекрасен. Джаявар надеялся, что этот знак останется стоять нетронутым до следующего сезона муссонов. Тогда уровень реки повысится, вода дойдет до нижнего из камней, потом будет подниматься все выше, пока весь столбик не скроется под водой. Он распадется, однако камни останутся лежать рядом друг с другом недвижимо, возможно, на долгие столетия.

Над головой его прокричал гиббон. Джаявар запрокинул голову, ища глазами эту обезьяну. Он ничего не увидел, только падавшие сверху листья, парившие, точно птичьи перья. Некоторые из этих листьев приземлились на воду и были немедленно унесены течением — зеленые кораблики, которым, возможно, суждено доплыть до самого моря. Джаявар вдруг осознал, что его младшие дети никогда не были на побережье, не видели моря, и сердце его заныло от жалости и тоски. Он планировал свозить их туда, любоваться, как они бегают на мелководье голубых лагун, слушать их радостный смех, когда они будут плескаться в воде и гоняться за крабами по пляжу.

Его глаза влажно заблестели, но ни одна слеза не скатилась по щекам. Рядом были Аджадеви и небольшой отряд воинов, и он не хотел, чтобы кто-то видел его тоску и мучения. Они ехали сквозь джунгли все утро, и чем ближе они подъезжали к Ангкору, тем, казалось, все больше их охватывали возбуждение и надежда. Всех — но только не его. Хотя Джаявар часто говорил со своими людьми о будущем, он чувствовал, что все больше отдаляется от своих детей, как будто уже окончательно распрощался с ними.

— Ты использовал одиннадцать камней.

Удивившись, он обернулся и увидел, что позади него всего в нескольких шагах стоит Аджадеви. Он в жизни не встречал никого, кто мог бы передвигаться так же скрытно. Она будто была частью этого девственного леса. Хотя с ним его жена всегда была разговорчива, в присутствии посторонних она в основном молчала, предпочитая погружаться в свои мысли.

— По одному камню за каждого твоего ребенка? — спросила она.

Он взглянул на свой столбик.

— Да.

— Пойдем. Хочу тебе кое-что показать.

Под звонкий стрекот невидимых цикад он следовал за ней вдоль берега реки вверх по течению. Сделав шагов двадцать, она показала ему на лужу, отделенную от русла. Там плавало шесть или семь рыб размером с руку Джаявара. Это были окуни — одна из самых вкусных рыб, каких можно было поймать в окрестностях Ангкора. В луже этой была также большая черепаха с мягким панцирем размером с боевой щит. Джаявар подумал, что оказавшаяся в западне рыба, видимо, не знает, что свобода так близка. Вскоре лужа пересохнет, а когда это случится, окуни будут съедены черепахой, аллигаторами или муравьями.

— Ты должен освободить их.

— Почему?

— Потому что отпускать на свободу — это хорошо.

Он внимательно смотрел на рыбин, которые метались по луже в поисках пути спасения.

— Думаешь, я должен отпустить своих детей? Что я слишком крепко держусь за них?

— Мне очень жаль, любовь моя, но да, ты должен отпустить свое прошлое. Ты должен отпустить самого себя.

— Так ты считаешь, что я в ловушке? Как эти рыбы?

Она вздохнула и прикоснулась к ране на его бедре, которая благодаря ее стараниям быстро заживала.

— Твоя привязанность к прошлому делает более слабой твою связь с настоящим. И в этом смысле ты в ловушке.

— Но мое прошлое определяет меня сегодняшнего.

— А твое настоящее будет определять будущее твоего королевства.

Он отвернулся от нее.

— Ты требуешь от меня невозможного, у меня сердце живое, а не каменное.

— Но, Джаявар, твои люди видят твое отчаяние. Оно отражается на твоем лице. И ты никогда не освободишь свой народ, не отпустишь воспоминания о своих детях, если будешь сеять зерна отчаяния. А ты должен взращивать то, что будет расти, а не увядать.

— Ты сама не знаешь, о чем говоришь! Не знаешь, как велика моя утрата!

— Потому что… потому что я не мать?

— Моя связь с прошлым всегда будет частью меня. И оно будет влиять на меня в большей степени, чем настоящее и будущее. — На руку Джаявара сел комар, и он прибил его ладонью. — Ты слишком давишь на меня, Аджадеви. Ты хочешь, чтобы я отказался от надежды, когда я тянусь к ней, словно это последний глоток воздуха, который я могу сделать в этой жизни. И пока мы не доедем до Ангкора, пока я не узнаю, какова судьба моих детей, я буду держаться за эту надежду. А если мои люди видят мое отчаяние, они также должны видеть, что я остаюсь верным своему долгу даже перед лицом такого горя.