Танцующая на лепестках лотоса - Джон Шорс Страница 24

Аджадеви прикусила губу.

— Они ведь и мои дети тоже. У нас с ними разная кровь, но я всегда считала их своими детьми; ты и представить себе не можешь, как мне больно. Но я прячу свою боль, Джаявар. Прячу, потому что должна прятать. Никто не видит моих слез, никто не слышит моих рыданий — только я сама. Поэтому не нужно вести себя так, будто тебе достались все страдания. Я ведь потеряла своих родителей, братьев и сестер и еще… наших детей. Я даже не надеюсь уже когда-нибудь услышать голоса своих сестер — голоса, заставлявшие меня улыбаться, но наверняка умолкшие для меня навсегда из-за того, что я нахожусь с тобой. Я, как и многие другие, тоже страдала, и тем не менее все мы живем дальше и движемся вперед. И не потому, что мы так хотим, — мы должны это делать.

Джаявар протянул к ней руку, но она развернулась и пошла вдоль берега вниз по течению реки. У столбика из камней она остановилась и, встав перед ним на колени, закрыла лицо руками. Ему показалось, что плечи ее содрогаются от плача, и он бросил взгляд на заросли бамбука — нет ли там его людей. Не увидев никого, он вновь перевел свой взгляд на нее и следил за нею, пока она не взяла себя в руки. К его удивлению, она начала строить свой столбик из камней рядом с его. Делала она это очень усердно и даже ни разу не взглянула в его сторону.

Только после того, как Аджадеви закончила, он переключил свое внимание на рыб. Через неделю или две вода в луже высохнет. И хотя он знал, что никогда не отпустит своих детей и никогда не смирится с их судьбой, он все же нагнулся и начал рыть мокрую землю между лужей и рекой. Он работал очень сосредоточенно, все время поглядывая на рыбин и желая побыстрее освободить их. Вскоре он прорыл канал. Достаточно углубив его, он встал и пошел на другую сторону лужи, чтобы гнать сбившихся там окуней. Они быстро проплыли канал, а оказавшись в реке, тут же исчезли. Хотя он не был уверен, что черепаха нуждается в его помощи, он поднял ее и перенес в реку.

Аджадеви все это время оставалась у двух столбиков из камней. Впервые за несколько дней Джаявар подумал о том, что потеряла она. Некоторые из ее близких могли быть еще живы, но большинство из них наверняка погибли, и он корил себя за то, что был таким эгоистичным. Иногда ее сила была настолько очевидна, что он забывал о ее горе.

Пройдя дальше вверх по течению, Джаявар направился к фиговому дереву, упавшему в воду. На его гниющем стволе цвели десятки фиолетовых орхидей. Оторвав несколько из них от мокрой древесины, он оборвал лепестки и пустил их по воде в сторону Аджадеви; теперь они напоминали Джаявару цветы лотоса во рву, окружающем Ангкор. Заметив лепестки, Аджадеви посмотрела на него. Он поклонился ей, тем самым подтверждая, что понимает, как ей больно. Хотя ему хотелось подойти к ней, он все же решил сначала проявить к ней уважение в этот момент скорби.

— Прости меня, — прошептал он.

После этого он развернулся и пошел в бамбуковую рощу, к людям, которые жаждали, чтобы он возглавил их, повел за собой с верой в будущее. Ему необходимо было найти вдохновение в жене и похоронить свое горе как можно глубже, где его никто не сможет видеть.

Во мраке ночи он будет вспоминать своих близких. Но при свете дня он станет почитать живущих, прежде всего тех, кто сейчас едет рядом с ним. И кто очень скоро будет сражаться за их светлое завтра.

* * *

Вторая половина дня прошла для Асала быстро. До него дошли слухи, что Джаявар собирает свою армию к северу от Ангкора, и он, взяв с собой сотню отборных воинов, прочесал эту большую территорию. Его люди обнаружили там несколько десятков разрозненных кхмерских солдат, с которыми произошли очень короткие схватки. Однако никто из них не знал, где находится принц. Все кхмеры верили, что Джаявар жив и обязательно вернется, но создавалось впечатление, что джунгли просто поглотили его и он исчез без следа.

Асал испытал на себе гнев Индравармана из-за неудачи этого рейда. Король устал от слухов. Ему нужны были факты. А так как Асал не смог предоставить ему этих фактов, Индраварман с досадой ударил кулаком по помосту и взмахом руки отослал всех своих советников. Асал поклонился и пошел искать десять индуистских священников для казни — выполнять задачу, которую Индраварман поставил перед ним.

Хотя сам Асал не был глубоко верующим человеком, его отец был очень религиозным, поэтому ему не хотелось убивать священнослужителей. Утешало только то, что благодаря его плану спасены жизни детей, но он все равно чувствовал пугающую пустоту в душе, взбираясь по ступеням на вершину храма, где собирались старейшие жрецы и священнослужители. Остановившись, он посмотрел на север, туда, где находилась его родина. Внезапно он заскучал по морю. Он родился в деревне на побережье и хорошо помнил, как охотился на мелководье за мечехвостами ^[3] вместе со своими братьями. Мать всегда готовила их на углях, запекая целиком, и угощала своих детей их яйцами с острым вкусом в качестве особого лакомства.

Из всех его близких ее смерть причиняла ему больше всего боли, потому что мать была свидетельницей того, как умирали ее дети, и горю ее не было конца. Она была не в состоянии защитить их от холеры, и это чувство убивало ее быстрее любой болезни. Она думала, что Асал тоже умрет, и поэтому до последнего своего вдоха прижимала его к груди и напевала ему его любимую песенку.

Асал пролежал рядом с ее телом два дня, прежде чем начал выздоравливать. Тогда он оттащил тела членов своей семьи на берег, откуда было видно море. По обычаю своего народа он не закопал и не сжег их, а оставил лежать на открытом месте, чтобы ничто не мешало их пути к возрождению в новой жизни.

Размышляя здесь, на вершине храма Ангкор-Ват, о смерти своей семьи, Асал подумал о священнослужителях, которым суждено умереть, об их воспоминаниях и сожалениях. Он не хотел, чтобы они были казнены, и теперь ломал голову, как помочь им спастись, выполнив при этом свой долг. В конце концов ответ пришел сам собой, и он разыскал старого жреца. Поговорив немного шепотом, они понимающе кивнули друг другу и произнесли слова молитвы. После этого Асал вернулся в королевский дворец, где приказал одному из своих людей привести к нему Воисанну.

Сидя в своей комнате, он смотрел на блюда, приготовленные для него рабом. Как и все высокопоставленные вельможи во дворце, он ел из золотых тарелок и чаш. В чашах были рис, кусочки манго и рыбный соус. На тарелках лежали восемь пар поджаренных на вертеле лягушечьих лапок. Чтобы защитить все это от мух, еда была накрыта куском красного шелка.

В ожидании Воисанны Асал потягивал из серебряной бутыли рисовое вино через тонкую бамбуковую трубочку. Пил он нечасто, в основном после битвы. Спиртное притупляло боль при воспоминании о тех, кто погиб под его саблей, и позволяло ему заснуть и проспать хотя бы половину ночи. В очередной раз отобрав чью-то жизнь, он всегда, чтобы успокоиться, просил принести ему рисового вина. В этой своей практике он был не одинок.