И в горе, и в радости - Наталия Ломовская Страница 20

— Погоди, я переоденусь. — Помойный цветик Маргарита прошмыгнула мимо гостьи и исчезла в темноте коридора. Впрочем, скоро вернулась — совершенно преображенной. В черном шелковом халате, на спине которого извивался красно-зеленый дракон, причесанная и даже с подкрашенными губами, она уже производила не столь удручающее впечатление. Лицо, освобожденное от седых прядей (их, придерживала теперь черная повязка), хранило, как говорится, следы былой красоты. Своеобразной красоты — рот был слишком велик, нос вздернут, глаза — разрезаны по-кошачьи. Но в свое время, очевидно, это испитое лицо выглядело необыкновенно красивым, пикантным, обаятельным — и пленяло сердца. Как потом выяснилось, Александра в этом суждении не ошиблась.

Совершенно растерявшаяся от всего, свалившегося на нее в это позднее утро, она позволила усадить себя за стол и налить рюмку ледяной водки.

— Удивила я тебя? — кокетливо осведомилась Маргаритка после первой, зажевывая кусочком сальца. — Вижу, удивила. Х-ха, я ж актриса! Все играю, даже теперь… Ну да, я пью. А кто б не пил на моем месте?

Вопрос был риторический. Хозяйке явно не терпелось поведать нежданной собеседнице историю своих несчастий, которые привели ее на неровный путь женского алкоголизма. Но Александра была настроена решительно. Сначала, пока Маргаритка еще относительно трезва, она разузнает все о своей дочери, а потом, так и быть, выслушает исповедь горячего сердца. Но, чтобы успешно перевести новоявленную подругу на нужное направление, требовалась особая деликатность и бережность в общении. Александра старалась изо всех сил.

— Я тоже, похоже, скоро запью, — мрачно посетовала она. Ей как-то сразу удалось взять в разговоре верный тон. — Дочь из дома ушла, представляешь?

— Да ты что? Значит, Жоркина девка — твоя дочь? Вот это новость!

Александра скорбно покивала.

— Да ты не майся, подруга! Они нормально живут, это я тебе говорю.

Свидетельство из уст спившегося цветочка Александру отчего-то совершенно не утешило.

— Жорка хороший мальчишка, я его с детства знаю, — поделилась цветочек. — Я ж его в театр на детские утренники водила. И мать его, покойницу, хорошо знала. Всю жизнь в одной квартире прожили. Она тоже последнее время поддавала здорово. Но Жорка — ни-ни, ни вина, ни водки. Только по праздникам, в смысле. Если пойло, то дорогое, поняла?

— Поняла. Хорошо, говоришь, живут?

— Говорю тебе, хорошо. Она девка тихая, но, видно, с понятием. Ко мне уважительно. Она ж в театральный поступала, а я ведь актриса…

Александра кивнула. Неужели у Маргариты такой алкогольный психоз — или она в самом деле бывшая актриса?

— Веришь? — разгорячилась Маргарита, разливая по второй. — Двадцать лет отпахала! Травести — вот как! Тильтиля играла в «Синей птице»! — Маргарита вскочила, раскинув тонкие руки в широких рукавах халата. — «Верно, верно, у меня есть птица… Где же она?.. А, вот и клетка!.. Митиль, смотри: вон клетка!.. Это та, которую носил Хлеб… Да, да, та самая… Постой, постой!.. Да ведь она синяя! Да ведь это моя горлица!.. Да ведь, когда я уходил, она была не такая синяя! Митиль, ведь это же и есть та Синяя Птица, которую мы искали! Мы за ней в этакую даль ходили, а она, оказывается, здесь! Вот это я понимаю!.. Митиль, ты видишь птицу? То-то бы Душа Света обрадовалась!.. Я сейчас сниму клетку…» — Тонкие руки взмыли вверх — снимая невидимую клетку, усталые голубые глаза вспыхнули восторгом и радостью… — «Вот, пожалуйста, госпожа Берленго… Со временем она станет совсем-совсем синяя, вот увидите… Отнесите ее скорей вашей внучке…»

Маргарита замолчала. Несколько секунд Александра наблюдала за тем, как меняется ее лицо, как счастливая мальчишеская мордашка снова превращается в испитую физиономию пьющей пожилой женщины.

— Видала? У меня поклонников было — завались! И не простые, а из правительства. Цветами каждый спектакль заваливали, камешки дарили, бранзулетки… А потом, понимаешь, в одночасье, как отрезало. Рак в груди нашли. Облучали, химией всякой пичкали… И отрезали в конце концов. Начисто! — Маргарита замысловато выругалась. — И все, пожалуйте на пенсию! Силы-то уже не те, видишь ты, по сцене не попрыгаешь. Инвалидность дали. Все добришко распродала, по ломбардам рассосалось. Поклонников как ветром сдуло. Кому нужна баба с одной сиськой? Пенсия крошечная, пособие тоже не ахти. Вот и затосковала я… Давай выпьем!

Александра машинально опрокинула в себя водку. Ледяной комок легко прокатился по пищеводу и начал тихонько таять в желудке. Нужно было что-то сказать, но слова не шли. Действительно, несчастная судьба. Бедная Маргарита, жалкий цветик!

— Спасибо, коллеги не оставляют. Есть, кто завидовал, — те порадовались моей беде, а потом плюнули да растерли. Бог им судья. А есть, кто вошел в мое положение. Видишь, деньгами помогают, выручают, как могут. И в гости заходят, не брезгуют. Твоя дочура сначала тоже сторонилась, потом поняла, что я за человек, уважительно отнеслась. Вот только позавчера мы с ней тут сидели, по душам говорили. Она вот как ты сидела…

От мысли, что она сидит на том самом месте, где только позавчера сидела ее пропавшая дочь, у Александры слегка закружилась голова. Или тут водка была виновата?

Тем временем Маргарита налила еще по рюмочке, выпила свою, не дожидаясь гостьи, и налила еще. Как на всех алкоголиков, спиртное действовало на нее быстрее. Лицо бывшей травести опять изменилось, теперь это было лицо человека, мучительно борющегося с какой-то болью или страданием, — губы крепко сжаты, выражение глаз напряженное, движения судорожные.

«Этак я скоро напьюсь, — испуганно подумала Александра, зачем-то все же выпив очередную рюмку. — И когда Кира вернется домой — вернее, в эту странную квартиру, — она застанет тут картину Репина «Не ждали». Мать распивает водку в компании соседки-синюшки! Пусть это даже бывшая актриса со сложной судьбой! Нет, так не годится».

Но Маргарите уже не нужен был собутыльник. Она успешно напивалась соло — то и дело хватала бутылку, хлопала рюмку за рюмкой, трясущимися руками прикуривала очередную «приму» и продолжала рассказ, делающийся все более и более запутанным. Впрочем, актерская школа давала о себе знать — рассказ велся хорошо поставленным голосом, так что его можно было принять за радиопостановку по мотивам, скажем, рассказов Довлатова.

— Дианка, понимаешь, нормальная баба, только в религию зря ударилась. Тебе, говорит, причаститься надо. А я ей — куда мне еще? Там же вином причащают, мешать нехорошо. Она мне денег оставила. Ей-то это тьфу, она ж не на зарплату живет, у нее там вроде сынок крутой, бандит наверное, а мне какое дело, главное, что о матери заботится. Я пожрать купила, курева там, ну и этого тоже, а Михалыч — да ты его не знаешь, тут есть один, нормальный мужик, только поддает — занял двести и не отдает, говорит, подхалтурю и отдам, он работает…

Но где и кем работает поддающий Михалыч, Александре так и не удалось узнать. Не доведя до конца своего ритмически организованного монолога, Маргарита уронила голову на стол. Бутылка водки почти опустела, только на дне плескалось немного прозрачной жидкости. Хозяйка была смертельно пьяна. С минуты появления Александры в квартире номер 3 прошло всего сорок пять минут. Время школьного урока.