Исповедь социопата - М. Томас Страница 60

Меня это сильно озадачило, потому что она всегда казалась мне сильной и уверенной в себе женщиной, прекрасно справлявшейся с нелегкой работой, умевшей ставить на место судей, присяжных и даже надутых сознанием собственной значимости адвокатов. Морган обладала на работе влиянием, о ничтожной доле которого я могла только мечтать. В частности, мне хотелось научиться у нее искусству с первого взгляда внушать уважение незнакомым людям. Надо сказать, что поначалу мне очень нравилось ощущение неограниченной власти над ней. Радость переполняла меня до краев всякий раз, когда голос ее дрожал от волнения в моем присутствии или она вдруг начинала лепетать нечто несусветное. В такие моменты у меня учащалось дыхание, и я слегка прищуривала глаза. Я испытывала от ее дискомфорта почти животную радость и принималась языком нащупывать зазубренные края стесанного зуба с таким же наслаждением, с каким исходит слюной голодный человек, глядя на сочный кусок мяса. Думаю, что в этом увлечении я, пожалуй, зашла слишком далеко.

Морган не оправилась. Я слишком сильно задела ее чувства, и она не смогла продолжить игру. Я попыталась смягчить ее нервозность и успокоить, как взволнованное животное или ребенка, – медленными поглаживаниями, объяснением поступков и уговорами, что все хорошо и ничего страшного не случится. Конечно, в попытке снять ее смехотворный страх перед такой серой мышкой, как я, было что-то оскорбительно-снисходительное и покровительственное. Я прилагала максимум усилий, но от этого становилось только хуже: ведь я постоянно демонстрировала Морган, как она слаба и напугана. Однажды она отказалась идти со мной на обед, и я поняла причину: она очень сильно нервничала в моем присутствии. Я сидела в ее кабинете и мерила ее осуждающим взглядом. Мне была невыносима мысль, что она сама, без моего позволения, сорвется с крючка. Мне было так приятно потакать ее мазохизму. Но я переборщила с тактикой, слишком упорно ее стыдила, и она просто перестала со мной общаться. Я уже не помню, что послужило непосредственным поводом для окончательного разрыва. Может быть, я упрекнула ее в неадекватности или пошутила над плохим состоянием ее кожи. Однако я сильно удивилась, когда она решила покончить с нашими отношениями. Моя вина: я непреднамеренно довела дело не до сдачи, а до конфискации.

Я понимала, что у меня только одна возможность вернуть ее. Я дала пыли осесть и не общалась с Морган пару месяцев, а затем отправила ей сердечное, хотя и совершенно неискреннее электронное письмо с признанием в любви и извинениями, многословными, но расплывчатыми, так что она могла отнести их к любому моему высказыванию или поступку на свое усмотрение. Мое медоточивое послание буквально сочилось любовью. Я перечислила все, что мне в ней нравилось, вернее, все то, что, как она надеялась, могло в ней нравиться. Я не забыла присовокупить признания в моей собственной «ранимости», написала и о том, что вспоминаю ее каждый день – и действительно вспоминала как о пропавшей вещи, которую было бы неплохо найти. В письме я несколько раз повторила слово «любить», не забыв употребить его в прошедшем времени, потому что хотела заставить Морган пожалеть о потере, о которой она даже не подозревала. Нет ничего более тягостного, чем утрата любви, и нет желания более сильного, чем ее вернуть. Так как Морган не знала, что я ее любила, и так как я ее на самом деле не любила, она и не ценила мою любовь. Под конец письма я бросила несколько упреков, замаскированных под опасения (она заставила меня почувствовать себя брошенной), и высказала предположение, что все будет по-другому, если мы воссоединимся (хотя и написала, что не верю и не надеюсь на такой исход). Письмо принесло эффект.

Несколько недель спустя Морган дала о себе знать. Она получила мое письмо на каком-то тропическом острове, где проводила отпуск с новой подругой. Получение и обсуждение письма привело к их размолвке, а затем и разрыву. Мне было очень приятно узнать, что мысли обо мне отравили ей существование, когда она нежилась на пляже с новой возлюбленной. Когда она вернулась, наши отношения возобновились. Склонность Морган к самоедству не уменьшилась, даже, пожалуй, резко усугубилась. Она желала, чтобы я причиняла ей еще более сильную боль, а так как я была недовольна ее поведением и одновременно стремилась угождать ей, то с удовольствием удовлетворяла эту потребность.

Однако через несколько месяцев мы расстались. Морган уволилась – то ли по собственному желанию, то ли по желанию начальства, не знаю. Потом у нее начались пищевые расстройства, а на их фоне она стала употреблять наркотические препараты и стимуляторы. Я была потрясена, как быстро она деградировала, соскользнув из положения преуспевающего прокурора до безработной. Падение продолжалось несколько месяцев. Чудо, что она до сих пор жива. Я, однако, не могу взять на себя ответственность за ее стремительное падение – оно было неизбежно из-за ее мазохистских наклонностей. Она много раз ставила себя на грань смерти в прошлом и, вероятно, теперь и дальше добивается своего, тем более что, видимо, поставила перед собой такую цель. Но, думаю все же, что до этого не дойдет, ибо со смертью исчезнет и страдание, а разнообразная боль, которой она себя подвергает, – это единственное, что придает смысл ее существованию. Мне кажется, именно поэтому наши отношения развивались столь продуктивно. Она любила, чтобы ей причиняли боль, а мне нравилось причинять боль и наблюдать, как она становится все более и более порочной. Я была окончательно удовлетворена, только когда она достигла дна.

Иногда я вижу ее, но охотничий азарт во мне исчез. Я, конечно, никогда ее не любила, но она до сих пор меня любит, хотя и на свой извращенный манер. Я заставила ее поверить, что понимаю ее потребности и желания, спрятанные от остальных, и не содрогнулась от того, что узнала. Это на самом деле так. Часто говорят, что не надо путать секс с любовью, но, думаю, еще большее недоразумение – путать любовь с пониманием. Я могу прочесть каждое слово в послании вашей души, погрузиться с головой в ее изучение и довести дело до конца, поняв все нюансы и детали. Но, покончив с этим, я отброшу вашу душу, как газету, лишь удивляясь следам типографской краски на пальцах. Мое желание познавать людей непритворно, но интерес – не любовь, и я никогда не обещаю ничего вечного. Возможно, я слишком часто так поступаю, но и вы не обязаны мне верить.

Одно из проявлений социопатии у меня – сексуальная амбивалентность и смешанная сексуальная ориентация. Социопаты необычайно восприимчивы и проявляют гибкость в обращении со своим «я». Поскольку у нас нет твердого представления о самих себе и отсутствует устойчивое мировоззрение, постольку мы не соблюдаем социальные нормы, не руководствуемся моральными предписаниями, а также обладаем весьма шаткими представлениями о добре и зле. Мы легко меняем маски, гладко говорим и бываем чарующе обаятельными. У нас нет прочной позиции ни по одному вопросу и того, что называют убеждениями. То же самое, по крайней мере в некоторой степени, касается и нашей сексуальности.

В самом деле, асексуальность, или сексуальная амбивалентность, – один из симптомов социопатии среди многих других диагностических критериев. Например, Клекли утверждал, что половая жизнь социопатов «безлична, банальна и лишена цельности». Я могу уверенно сказать, что это описание полностью подходит ко мне. Правда, это меня нисколько не тревожит.