Сила самовнушения. Как наш разум влияет на тело. Наука и вымысел - Джо Марчант Страница 20

Олнесс связалась с Адером, и он немедленно согласился разработать для Маретты программу обусловливания. Тем временем больничная комиссия по этике собралась на экстренное совещание. Она отметила отсутствие каких-либо данных о безопасности и действенности такого испытания для детей и взрослых. В другом случае это стало бы основанием для незамедлительного отказа. Но опасность полной дозы цитоксана для жизни Маретты была так велика, что комиссия сделала нечто беспрецедентное, невзирая на то что метод Адера никогда не испытывался на людях. Комиссия согласилась.

Главной проблемой Олнесс при разработке программы обусловливания Маретты стал выбор стимула для сочетания с цитоксаном. Сахарин действовал на мышей, так как раньше они не пробовали ничего сладкого, но человеку он известен слишком хорошо, чтобы сработать. Олнесс спросила у Маретты, какие ей нравятся запахи, и та ответила: плавательного бассейна и тушеного мяса. Но эти ароматы не фасуются в пузырьки. Чтобы облегчить Маретте научение четкой связи между препаратом и стимулом, Адер посоветовал Олнесс выбрать нечто особенное – мощное, незабываемое и ранее не известное пациентке.

Олнесс поспрашивала вокруг, попробовала разные виды уксуса, капли от кашля с конской мятой, леденцы с эвкалиптом и всевозможные ликеры. В итоге остановилась на жире тресковой печени. Она решила объединить рыбное снадобье с пикантными розовыми духами, надеясь повысить шансы на успех и задействовать не только вкусовые сосочки, но и обоняние.

Лечение началось с утра пораньше на следующий день после того, как совет по этике дал добро. Врач поставил Маретте капельницу, введя иглу в правую ступню. Когда цитоксан начал поступать в кровь, мать дала Маретте три глотка жира тресковой печени. «Меня сейчас вырвет!» – скривилась девочка ^{71}. Олнесс откупорила пузырек и обрызгала помещение духами.

Этот странный ритуал с применением цитоксана, тресковой печени и духов повторялся раз в месяц на протяжении трех. После этого Маретта стала получать жир тресковой печени и вдыхать розовый аромат ежемесячно, но препарат – только раз в три месяца. К концу года она получила всего шесть доз цитоксана вместо обычных двенадцати.

Ее состояние стабилизировалось, а затем начало улучшаться ^{72}. Она стала дольше обходиться без госпитализации, артериальное давление нормализовалось, а в кровь вернулся тот самый фактор свертывания. Она принимала только часть положенной дозы лекарства и реагировала точно так, как надеялись врачи. Волчанка не прошла, но симптомы были укрощены, и Маретта вновь перешла на более мягкие препараты. Через 15 месяцев она уже не принимала жир тресковой печени, но продолжала представлять себе розу и не сомневалась, что одна эта мысль – как мысль о лимоне, при которой у нас выделяется слюна, – способна усмирить ее иммунную систему. Маретта окончила школу и поступила в колледж, имея силы водить спортивную машину и играть на трубе в студенческой группе.

По одному этому случаю невозможно судить, действительно ли Олнесс преуспела в обусловливании иммунной системы Маретты, или ее состояние улучшилось бы само по себе. Но в 1996 году Адер опробовал этот метод на десяти пациентах с рассеянным склерозом ^{73}. Он сочетал их лекарство, иммунодепрессант цитоксан, с анисовым сиропом. Впоследствии, когда сироп стали давать с таблеткой плацебо, иммунный ответ уменьшился у восьми пациентов – так же как на фоне приема активного препарата. Испытание было малым, но снова намекнуло на успешность обусловливания Маретты.

Увы, она не дожила до этого. По сообщению Олнесс, в конце концов сердце Маретты не выдержало побочного действия одного из лекарств ^{74}. Она скончалась в День святого Валентина в 1995-м, ей было 22 года.

Я нахожусь в Германии, сижу за столом в комнате отдыха отделения медицинской психологии больницы при Эссенском университете. Со мною – два молодых ученых, Джулия Кирхгоф и Ванесса Несс, но они пришли не кофе пить. Кирхгоф достает из холодильника пластмассовую банку и снимает с отверстия пленку. Внутри находится жидкость яркого, чуть ли не неонового бирюзово-зеленого цвета. Кирхгоф наполняет три стакана, и мы салютуем друг другу. «Зубы и рот позеленеют, – предупреждает Несс. – Но это ненадолго».

Кирхгоф выпивает и хмурится. «Манфред сказал бы, что градуса мало», – говорит она. По мне, так на вид достаточно крепко, и я пробую. Глаза видят зеленое, но меня мгновенно затопляет волна пурпурного, нестерпимого вкуса лаванды. В остальном напиток мягкий и сладкий, но также и горький, все равно что выпить масла для ванн. Рот сводит, желудок тоже, а мозг не знает, как к этому отнестись. Цветовая дисгармония сочетается со смешением вкусов и запахов, и я почти чувствую, как возбуждаются в замешательстве нейроны.

Это обновленная версия тресковой печени и розовых духов Олнесс – клубничное молоко с зеленым пищевым красителем и небольшим количеством эфирного масла лаванды. Изобретение медицинского психолога Манфреда Шедловски, который продолжает захватывающие эксперименты Адера.

Отведав его питья, я иду к нему в кабинет, надеясь, что зубы у меня не такие уж неприлично зеленые. В помещении светло и просторно, выделяются красные кожаные кресла, черный куб кофейного столика и череда художественных полотен жены Шедловски, созданных в стиле геометрического искусства. Сам он дружески предлагает мне кресло и садится напротив. Он долговяз, белокурые волосы свободно свисают, усы закручены вверх. Когда приходит коллега и сообщает, что часть больничного кампуса эвакуируют из-за бомбы времен Второй мировой войны, только что найденной по соседству на участке, где ведется строительство, Шедловски остается невозмутим. «Спорим, это ваша!» – говорит он бодро.

Последние 15 лет Шедловски пытался преобразовать условные иммунные реакции из открытого Адером занятного, но в итоге случайного феномена в научно обоснованную терапию. Он пустился с места в карьер, пересадив в брюшные полости крыс дополнительные сердца. «Выглядит мудрено, но это обычнейший экспериментальный протокол», – уверяет он. У тех крыс, которым не давали лекарственных препаратов, трансплантат продержался в среднем дней десять, после чего был отвергнут организмом-хозяином. У тех, кому назначили иммунодепрессант, он продержался на три дня дольше.

Тогда Шедловски обусловил третью группу, пересадив крысам сердце только после того, как приучил их ассоциировать препарат со сладким вкусом. После операции они получали только сладкую воду. Дополнительные сердца продержались в среднем 13 дней – столько же, сколько у крыс, получавших лекарство ^{75}. Поразительно, но Шедловски отсрочил отторжение трансплантата простой дрессировкой сознания.