Конец – молчание - Виктор Егоров Страница 53

И все-таки в тот сентябрьский вечер Дима неплохо чувствовал себя среди вещей семьи Тауберг, пусть это был и «типичный бидермайер», особенно после всего, что произошло немногим раньше…

За два часа до того, как Дима впервые попал в домик Марии, арестовали Максима Фридриховича. Варгасов, только ступив на Виктория-Луиза-плац, увидел у своего дома два черных «мерседеса», никогда не останавливавшихся около их подъезда. Что-то екнуло внутри, и Дима замедлил шаг: резко поворачивать назад было опасно, а вот изобразить из себя человека гуляющего еще можно.

Варгасов не спеша перешел на противоположный тротуар и, рассеянно глядя по сторонам, стал рассматривать прохожих, среди которых сразу же выделил нескольких крепких, хорошо вымуштрованных парней. Затем решительно отворил дверь, как раз напротив их дверей, – с похожими узорными стеклами и категорической надписью: «Вход только для господ».

Постояв немного и убедившись, что погони нет, он не стал подыматься по лестнице, а, развернув свежую газету, принялся внимательно читать, иногда поглядывая на часы (все девушки так неаккуратно обращаются со временем) не одновременно, сквозь стекло: не прошел ли, мол, дождь, удастся ли вечерняя прогулка?

Дима, еще не свернув в этот подъезд, увидел краем глаза заранее оговоренный сигнал тревоги: стопку книг на подоконнике. Но даже не пытался унести ноги хотя бы через двор, а ждал, что же будет дальше.

А дальше было то, о чем он частенько думал. Отворилась дверь, и на пороге показался старший Кесслер в окружении парней в штатском.

Перед тем как сесть в машину, он на секунду замешкался, доставая из кармана свою «носогрейку» (хотел, видно, последний раз закурить на свежем воздухе). Но один из сопровождавших бесцеремонно выхватил из рук Максима Фридриховича мешочек и подтолкнул Кесслера к машине.

Взревели моторы, зафыркали выхлопные трубы… Через минуту Виктория-Луиза-плац снова стала похожа на ту тихую неприметную улицу, какой она была все эти три года.

Варгасов еще немного постоял в подъезде и, пользуясь черным ходом, выбрался во двор. Вскоре, смешавшись с толпой, уже шел к центру, судорожно думая: куда же теперь, к кому?

К Вилли? К Фохту? Но разве можно подвергать их опасности? Эти люди – в случае чего – должны будут продолжать работу. Ведь вполне возможно, что за ним установят слежку. Сегодня ему чудом удалось уйти. Но ищейкам Лоллинга найти младшего Кесслера – пара пустяков, хоть он, конечно, и не вернется к Эберхарду!

Что же делать? Вот так до самой ночи кружить да кружить по городу? И что все-таки случилось? Как они провалились? Варгасов думал о чем угодно, но только не о самом простом, лежащем на поверхности: о недавнем неожиданном визите.

В тот вечер Дима уже принимал перед сном душ, когда фрау Шуккарт постучала в дверь Кесслеров и ввела позднего гостя.

– Чем могу быть полезен? – поднялся навстречу Максим Фридрихович.

– Не узнаете меня, господин Кесслер? – удивленно спросил мужчина и снял шляпу.

Максим Фридрихович вгляделся в длинное, с тяжелым подбородком лицо, задержал взгляд на перебитом носе, на расплющенных ушах, и где-то в желудке у него стало холодно. Еще не вспомнив имени этого человека, Кесслер понял, что вместе с ним в дом пришла беда.

– Меня зовут Джозеф Бутлер, и мы, кажется, были раньше знакомы. В Тегеране! – уточнил гость, без приглашения опускаясь в кресло. – Извините, но я очень устал…

Он откинулся на спинку, несколько секунд сидел, прикрыв глаза, – видно, и вправду был не на шутку измучен, потом заговорил:

– Полковник Шелбурн сказал мне, что вы в Берлине и что я могу к вам обратиться в случае крайней нужды. Сейчас у меня именно такое время.

– Как вы нас разыскали?

– Очень просто: через адресный стол!

«Действительно, что может быть проще?» – подумал Кесслер.

– Что вам нужно, господин Бутлер?

– Мне нужно где-то обосноваться на первое время. Люди, на которых я рассчитывал, помочь сейчас не могут.

– Я тоже, наверное, не сумею этого сделать.

– Отчего же?

– Ну, во-первых, у нас тесновато…

– Какая мелочь!

– Во-вторых, сами понимаете, это – опасно. Так что решать такой вопрос один я не могу. Мне необходимо посоветоваться с сыном… – еле выговорил Максим Фридрихович, моля всех богов, чтобы Дима задержался в ванной комнате. – Вы уверены, что не притащили с собой «хвост»?

– Уверен. Кроме того, в поисках жилья я заходил еще в несколько домов…

Бутлер с трудом поднялся с кресла, застегнул плащ, надел шляпу. Все это – медленно, через силу. А Максим Фридрихович напряженно прислушивался, льется ли в ванной вода…

– Я ухожу, господин Кесслер. Но завтра навещу вас опять. Думаю, времени вам хватит, чтобы решить этот вопрос. Вряд ли вы обманете надежды старого друга! В противном случае, – Бутлер натягивал перчатки, хотя стояла теплынь, – звонок из уличного автомата в гестапо с приветом от Кесслеров и мистера Шелбурна, которого там знают, как облупленного, и вашему спокойствию придет конец. Я не угрожаю. Просто у меня нет другого выхода.

Этот визит здорово испортил настроение: Кесслерам казалось, что с Шелбурном уже давно покончено. Центр же по этому поводу не высказался конкретно – разрешил действовать, судя по обстановке. И они сами прикидывали: переходить им на нелегальное положение или немного повременить? Может, Бутлер без них выкрутится из создавшегося положения?

Если же ему это не удастся и он снова станет их шантажировать, Кесслеры попытаются что-нибудь придумать с помощью своих новых друзей из группы Фохта.

А когда ни на следующий день, ни через неделю Бутлер не появился, о нем, словно о дурном сне, постепенно забыли, сочтя, что все, по-видимому, обошлось…

Как они могли знать, что не обошлось? Что почти с первых дней своего появления в Германии агент Шелбурна был под пристальным наблюдением людей Мюллера? Что он повсюду «водил» их за собой – в том числе и на Виктория-Луиза-плац?

Мюллеру, не схватившему «томми» с самого начала, хотелось выявить его связи. И всех, к кому тот заходил, немедленно проверяли. А как только в этот список попали Кесслеры, сразу же был подключен их давний «опекун» Отто Лоллинг.

Оберштурмбаннфюрера крайне заинтересовало такое совпадение. Но Бутлер, схваченный наконец и сразу же признавшийся в том, что он – англичанин, что сброшен с парашютом, что ходил по городу, пытаясь найти жилье, больше ничего, не говорил. Уже вторые сутки ему не давали ни есть, ни спать. Но он молчал. Это злило Лоллинга, и тот вымещал свое настроение на подчиненных.

– Вы болван, Освальд! – орал он на Кёгеля. – Был бы здесь Беккер – обязательно что-нибудь придумал!

«Как же! – мысленно отвечал Кёгель, стоя навытяжку. – Черта с два тут поможет хваленый аналитический ум Эриха! Дать бы этому парашютисту как следует, чтобы кровью умылся, – сразу начал бы говорить!»