Черный город - Фернандо Гамбоа Страница 40

Когда мне стало совсем уж скучно, я вдруг вспомнил о том, что произошло пару дней назад.

— Касси, — обратился я к мексиканке, обогнав профессора и пристроившись прямо за ней. — Что ты собиралась сказать мне два дня назад?

Кассандра наполовину обернулась и подняла бровь.

— Два дня назад? А ты не мог бы уточнить, когда именно?

— Да, конечно. Когда нас окружили на песчаном острове кайманы, нам показалось, что нас ждет смерть, и… — я слегка улыбнулся, — и ты, по-моему, захотела сказать мне что-то очень важное.

Мексиканка поморщилась и посмотрела вверх, словно бы стараясь что-то припомнить.

— Не-е-е, не помню. — Она отрицательно покачала головой. — Признаться, я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.

— А-а… А еще ты, наверное, не помнишь того, что собиралась сказать мне, когда мы чуть не упали на гидросамолете в водопад, да?

— Да, тоже не помню.

— Понятно… А тебе известно, что врать-то ты не умеешь?

Мексиканка, ничего не ответив, ограничилась тем, что еле заметно улыбнулась и снова стала смотреть вперед.

Сделав еще несколько шагов, я услышал, как профессор, идя позади меня, сердито ворчит. Обернувшись, я увидел, что он яростно чешет себе спину и чертыхается, проклиная местную фауну.

— Не знаю, что за тварь меня укусила, — пробурчал он, — но у меня там с самого первого дня ужасно чешется, а еще там образовалась огромная опухоль.

— Да ну хватит уже, проф, — сказал я шутливо-сердитым голосом. — Выкиньте эти глупости из головы и перестаньте чесаться. Я уверен, что ничего у вас там нет.

— То есть как это нет? Я тебе клянусь, что чешется так, что я едва не схожу с ума и мне даже кажется, что там, под кожей, что-то шевелится.

— Проф, прошу вас, не впадайте в паранойю.

— Паранойю? — негодующим тоном воскликнул профессор. — Смотри!

Обогнав меня, он задрал на своей спине рубашку.

Под правой лопаткой у него и в самом деле появилась какая-то странная опухоль диаметром с шарик для игры в настольный теннис, в середине которой виднелось маленькое пятнышко крови.

Однако что поразило меня больше всего, так это то, что внутри этой опухоли и в самом деле что-то шевелилось.

Мы усадили по пояс голого профессора на ствол поваленного дерева. Затем я стал водить лезвием своего ножа над пламенем разведенного нами маленького костра, чтобы дезинфицировать лезвие, а мексиканка и Иак, сев слева и справа от профессора, принялись его подбадривать, а также приготовились крепко схватить его и удерживать с двух сторон, когда придет время делать надрез.

Решив, что на остром лезвии ножа уже не осталось болезнетворных микробов, я подошел к профессору со спины и положил ему руку на плечо.

Он повернул голову ко мне, и в его глазах засветился страх.

— А ты когда-нибудь это делал? — встревоженно спросил он.

— Вы и вправду хотите, чтобы я вам на этот вопрос ответил?

— Черт бы тебя побрал, Улисс… — пробурчал профессор. — Сейчас одна из тех ситуаций, когда вполне можно было бы соврать.

— Не переживайте, — сказал я ему уже в десятый раз за последние десять минут. — Все будет хорошо. Я знаю, что делаю.

Кассандра молча посмотрела на меня: в ее глазах застыл немой вопрос.

Я ответил ей точно таким же взглядом и тоже молча, а потом, испытывая некоторую неуверенность, слегка поморщился и пожал плечами.

Профессор, не зная об этом моем молчаливом признании собственной некомпетентности, закусил зубами палочку, подготавливая себя к маленькой хирургической операции, для проведения которой у нас, конечно же, не имелось абсолютно никаких обезболивающих средств. Не было даже самой обычной бутылки виски, которое в художественных фильмах нередко используют в качестве «обезболивающего средства» для тех, кому приходится делать операцию в не совсем подходящих для этого условиях.

— Я готов, проф, — спокойно произнес я, пытаясь казаться невозмутимым. — Сейчас приступим. Я посчитаю до трех и затем сделаю надрез. Договорились?

Профессор, сжимая зубами палочку, неохотно кивнул.

— Готовы? Раз…

Я, не досчитав до трех, резанул по опухоли абсолютно неожиданно для профессора, отчего тот, резко дернувшись, выплюнул палочку и издал такой вопль, какой, наверное, было слышно в сельве на много километров вокруг.

Если бы Иак и Кассандра не держали его крепко с обеих сторон, он наверняка бы набросился на меня с кулаками. А так он, краснея от гнева и боли, просто выпалил в мой адрес целую пулеметную очередь невоспроизводимых ругательств.

— Готово, проф, — сказал я, промывая рану водой. — Думаю, было лучше, что я резанул неожиданно для вас.

— Да иди ты к черту с этим своим «лучше»! — запротестовал профессор. — Так никто не делает…

Я, игнорируя его бурчание, стал внимательно рассматривать сделанный мною не очень глубокий надрез длиною в пять сантиметров. И вдруг из него появилось нечто такое, что, как мне казалось раньше, встречается только в художественных фильмах.

Это была какая-то личинка толщиной почти в полсантиметра, с губастым черным ртом и малюсенькими крючкообразными лапками. Она высунулась из раны, словно маленькое противное инопланетное существо, и с вызывающим видом уставилась на меня, осмелившегося ее потревожить.

— О Господи!.. Это еще что за чудище? — испуганно спросила, стоя рядом со мной, Кассандра.

— Что? Что там такое? — встревожился профессор, забывая на некоторое время о боли и пытаясь обернуться.

Ответ на его вопрос прозвучал из уст Иака.

— Это сутуту, — как ни в чем не бывало пояснил тот. — Муха, наверное, укусить несколько дни назад и оставлять личинка, и личинка расти много.

— А как мы ее вытащим? — спросил я, заметив, что мерзкая личинка стала пятиться в глубину опухоли. — Наверное, нужно сделать более глубокий надрез.

— Об этом не может быть и речи! — воскликнул, приходя в ужас, профессор.

— Это не нужно, — сказал туземец со снисходительной улыбкой. — Сутуту любить музыка.

Под нашими любопытными взглядами Иак поднял с земли какой-то прутик и, взяв у меня нож, заострил им кончик прутика так, что тот стал похож на острие иглы. Подойдя затем к профессору, крутившемуся то в одну, то в другую сторону в безуспешных попытках взглянуть на свою спину, он начал делать то, чего мы в данной ситуации от него аж никак не ожидали, — он начал свистеть.

Мы вдвоем с Кассандрой с недоумевающим видом переглянулись, увидев, что туземец насвистывает засевшей в спине профессора личинке какую-то мелодию, — так, как это делает понравившейся ему самке щегол-самец. Однако затем прямо на наших глазах произошло нечто невероятное: личинка высунула из раны сначала голову, а затем и вообще частично вылезла и стала двигаться подобно змее, загипнотизированной флейтой факира. Я не мог поверить своим глазам. Это был один из тех случаев, рассказывать про которые бесполезно, потому что все равно скажут, что ты привираешь, — как бы ты ни клялся, что говоришь правду.