Муссон. Индийский океан и будущее американской политики - Роберт Д. Каплан Страница 68

Я посетил Шри-Ланку весной 2009-го, перед началом юго-западного муссона. Остров находился на грани великой победы над полудикими элементами, фашиствующими «тамильскими тиграми», оттесненными в глубь северо-восточного округа Муллайтиву, где им еще принадлежали две-три сотни гектаров земли. На этот участок согнали несколько десятков тысяч мирных жителей – заложников. Шри-Ланка изнемогала от страха. Правительство позаботилось о том, чтобы средства массовой информации, эти сторожевые псы любого свободного общества, оказались отделены от народа – ибо население уже терпело надругательства самих властей над человеческими правами лишь постольку, поскольку приближалась победа на поле боя. А противостояние индуистской и буддийской цивилизаций на этом острове, лежащем при слиянии Аравийского моря и Бенгальского залива, обострилось до крайности – хотя и не было изначально порождено религиозными разногласиями.

«С тех пор как в 2005-м у кормила власти встали Раджапаксы, потерян счет похищенным и пропавшим без вести людям», – сказал мне один из иностранных экспертов. Он говорил о трех братьях сингалах, правивших островом в 2009-м, когда я приехал на Шри-Ланку: о всенародно избранном президенте Махинде Раджапаксе, о министре обороны Готабхайе Раджапаксе и о самом доверенном президентском советнике – Базиле Раджапаксе. Их одновременное появление на политической арене означало конец былой правительственной преемственности. Если прежние правители, фамильные династии Сенанайаке и Бандаранаике, принадлежали к просвещенным сливкам столичного общества, то Раджапаксы (тоже сингалы-буддисты) – всего лишь деревенские выходцы, полуграмотные ксенофобы, приверженцы коллективного, «роевого» начала. Из иностранных посольств в Шри-Ланке доходят слухи – а также поступают вполне обоснованные доклады – о тесных связях Раджапаксов с уголовниками, об их участии в торговле наркотиками и работорговле. Согласный приход этих троих братьев к власти послужил исправным демократическим соответствием старому доброму полковничьему путчу.

Не считая самой гражданской войны, еще в 2003 г. в Шри-Ланке было сравнительно мало неурядиц, относившихся к правам человека. А к 2009-му насчитывалось – ежегодно! – около тысячи уничтоженных или пропавших без вести граждан. Убивали и похищали преимущественно молодых тамилов – но исчезали и гибли также правоведы, журналисты и другие представители столичной элиты. Здесь орудовали малозаметные или вовсе неведомые преступные шайки, опекаемые и наставляемые военной разведкой – а та, в свой черед, отчитывалась в содеянном перед высшими государственными руководителями.

Имелись печально знаменитые случаи: например, в 2006-м 16 тамилов и один мусульманин, служившие по найму во французской НПО, были с палаческой сноровкой убиты выстрелами в затылок. Случилось это на восточном побережье, близ портового города Тринкомали. По старому Коломбо – да и по всей стране тоже – в изобилии расставлены полицейские и военные дорожные заслоны, которые задерживают – буквально похищают – молодых тамилов и отправляют их в особые лагеря, переполненные узниками. Поскольку главари нынешнего режима отнюдь не блещут благородным происхождением, поскольку им поступает аморальная китайская помощь, поскольку уголовные повадки правителей отлично соответствуют невероятному зверству боевых и полицейских действий, дипломаты и поборники прав человека опасаются, что в итоге ужасной гражданской войны Шри-Ланкой стала окончательно заправлять беспощадная диктатура, сопоставимая с режимами, существующими на земле Бирмы и Зимбабве. Исчезновения людей напоминают события в Аргентине (1970-е – начало 1980-х): там творилось то же самое – и тоже накануне эпохальной правительственной победы. Братья Раджапаксы, всецело поддерживаемые сингальскими священниками и сингальским населением, напоминают нечто из сингальского прошлого: «почвенные» самодержцы, подобные древним повелителям Канди, пекущиеся о национальном самосохранении, а отчета в своих поступках не дающие никому – ни кабинету министров, ни парламенту. Демократию сменило династическое правление. Повсюду полоскались яркие знамена: героев эпической борьбы с «тамильскими тиграми» славили и превозносили всемерно.

Если не учитывать последнее обстоятельство, можно сказать: Раджапаксы вылепили извращенное подобие давнего буддийского царства Канди – извращенное, ибо Канди было государством не строго буддийским, а скорее синкретическим, веротерпимым. Отбивая натиск португальских, голландских и британских завоевателей, Канди, защищаемое горными лесами посередине острова, оставалось непокоренным до 1815 г. – и лишь тогда наконец его захватили англичане. Правившая династия, Найяккары, происходила из Южной Индии, предками ее были индуисты – и, хотя сами правители исповедовали теравадский буддизм, наследникам своим они подбирали невест-индусок. Когда британцы пресекли эту династию и тем самым расторгли связь между индуизмом и буддизмом, они невольно создали предпосылки национального и политического противоборства, начавшегося в постколониальную эпоху. Честно говоря, теравадский буддизм, столь сосредоточенный на этике и отрешении от земной суеты, был чересчур уж строгим вероисповеданием для простодушных цейлонских сельчан – и оттого требовалось индусское многобожие, более красочное и чарующее. На расстоянии всего лишь нескольких километров от нынешнего города Канди я видел в глубине леса, окруженного блистающей зеленью чайных плантаций, изваяния индийских божеств и Будды, стоящие под одними и теми же крышами, соседствующие в суровом своем великолепии. Это были полутемные каменные храмы, средневековые святилища Гадаладении, Ланкатилаки, Эмбеки.

В Эмбекском храме я отодвинул расшитую индуистскую завесу – и увидел статую Будды, которую завеса укрывала и хранила. В Ланкатилаке Будду везде окружали девале (молельни), посвященные Упулвану [57], Саману, Вибхишане и Сканде – божествам смешанного индусского, буддийского и персидского происхождения. А в Гадаладении, храме Будды, я разглядывал каменную резьбу, стилистически напоминавшую о Виджаянагарском царстве, существовавшем на землях нынешнего южно-индийского штата Андхра-Прадеш. Обломный дождь, порождавшийся юго-западным муссоном, усиливал художественное впечатление и духовное воздействие увиденного. Ливень оглушительно колотил по листве, лесные чащи заволакивало густыми туманами. Мне подумалось: вот оно, истинное лицо Шри-Ланки, по которому кощунственно хлестали сначала «тамильские тигры», а потом Раджапаксы.

Некий дипломат говорил мне, что западным странам следовало бы просто-напросто отвернуться от режима Раджапаксов, подвергнуть его остракизму – и не опасаться, что Шри-Ланка станет козырным тузом в китайской великодержавной стратегии. С точки зрения моего собеседника, те сотни миллиардов долларов, что китайцы вкладывают в американскую экономику, несравненно важнее для США, чем еще один порт, создаваемый китайцами на просторах Индийского океана. В любом случае, сказал дипломат, об этой гавани следует размышлять индийским и японским, а не американским адмиралам. Кроме того, «бирмообразный» цейлонский режим настолько продажен и бестолков, что ему не продержаться долго, невзирая на военные победы.

Со своей стороны, Раджапаксы не удостоивали вниманием ни Запад вообще, ни Соединенные Штаты в частности. Раджапаксы пыжились от оправданного, как они полагали, самомнения. Причины тому были.