Смерть денег. Крах доллара и агония мировой финансовой системы - Джеймс Рикардс Страница 31

Наиболее недавний период политического хаоса децентрализации возник в середине правления коммунистической династии, в ходе Культурной революции 1966-1976 гг. В этот период хаоса Мао Цзедун мобилизовал молодые кадры, называемые «красной гвардией», чтобы выявить и искоренить буржуазные и ревизионистские элементы в правительстве, армии, образовании и других общественных институтах. Миллионы людей были убиты, подвергнуты пыткам, понижены в должности или насильственно высланы из городов в сельскую местность. Исторические места разграблялись, а артефакты уничтожались в попытке «разрушить старый мир и выковать новый», если говорить словами одного из лозунгов. И только со смертью Мао в 1976 г. и арестом радикальной Банды четырех, которая быстро набрала силу после смерти Мао, очаги культурного и экономического разрушения были окончательно уничтожены.

Историческая память об этих тревожных эпизодах глубоко засела в умах лидеров Китая. Она объясняет жестокое подавление наций (Тибет), культур (уйгуры) и религиозных сект (Фалуньгун). Коммунистическая партия не знает, где может возникнуть следующее Небесное царство, но боится его появления. Расстрел студентов и остальных демонстрантов на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. вызван той же неопределенностью. Протест, который на Западе взяли бы под контроль при помощи слезоточивого газа и арестов, для коммунистической государственной власти был движением, которое может выйти из-под контроля, и, таким образом, оправдывал огонь на поражение для подавления.

Дэвид Ле, высокопоставленный князек, современный потомок коммунистических революционных героев, недавно сказал в Шанхае, что главный страх современных лидеров Китая – это не военные силы США, а критическое стечение рабочих-мигрантов и мобильные приложения Twitter’а ^[99]. В Китае более 200 млн рабочих-мигрантов, которые живут в крупных городах без официального разрешения на это, и по приказу коммунистической партии их могут насильно вернуть в село. Китай осуществляет жесткий контроль над Интернетом, но мобильные приложения, передающиеся через беспроводные мобильные широкополосные 4G-каналы, не менее опасны в глазах официальных лиц, чем фанатизм несостоявшегося чиновника-мандарина, который верил, что он брат Иисуса Христа. Этот потенциал нестабильности – причина того, что экономический рост имеет первостепенную важность для лидеров Китая: рост – это противовес появляющемуся инакомыслию.

До 1979 г. экономика оперировала принципом «железной чаши риса». Власти не сулили высокого экономического роста, рабочих мест или возможностей; вместо этого они обещали достаточно продовольствия и удовлетворение основных жизненных потребностей. Колхозов, подневольного труда и центрального планирования было достаточно, чтобы выполнить эти обещания, но не более того. Целью была стабильность, а рост экономики считался второстепенным.

Начиная с 1979 г. Дэн Сяопин разбил железную чашу риса и заменил ее экономикой, мотивированной к росту, которая не гарантировала пищи или товаров первой необходимости, предоставляя людям возможность найти их самостоятельно. Это был никоим образом не свободный рынок или ослабление контроля Коммунистической партии. Однако этого оказалось достаточно, чтобы позволить местным руководителям и иностранным покупателям использовать как дешевую рабочую силу, так и импортированные технологии для создания сравнительного преимущества в широком спектре конкурентоспособных промышленных товаров.

Результатом стало «китайское чудо». ВВП Китая вырос с 263 млрд долл. в 1979 г. до 404 млрд в 1990 г., 1,2 трлн в 2000 г. и более чем 7,2 трлн в 2011 г. – поразительное увеличение в 27 раз всего за 30 лет. Общий объем производства Китая составляет примерно половину экономики США. Эти высокие темпы роста привели к многочисленным экстраполяциям и расчетам срока в не столь отдаленном будущем, когда китайская экономика превзойдет североамериканскую в общем объеме производства. В этот момент, говорят прогнозисты, Китай вернет свою роль в первом эшелоне мировых сил; позицию, которую он занимал в давно прошедшее время династии Мин.

Экстраполяция – это обычно плохой советчик в вопросах будущего, и эти предсказания могут оказаться преждевременными. Пристальное изучение процесса экономического роста с низкого уровня показывает, что такой рост – вовсе не чудо. Если бы взвешенные политические меры наподобие используемых в Сингапуре и Японии заменили хаос «культурной революции», высоких показателей можно было бы достигнуть несколькими десятилетиями раньше. Сегодня такое же аналитическое исследование порождает сомнения в возможности Китая продолжить рост в бурном темпе грядущих лет.

Динамические процессы, такие как экономический рост, подпадают под действие резких изменений к лучшему или худшему, основанных на использовании или истощении факторов производства. На это указывает классическая статья 1994 г. профессора Принстонского университета Пола Кругмана под названием «Миф об азиатском чуде» (The Myth of Asia’s Miracle) ^[100]. Сразу после публикации статья подверглась широкой критике за предсказание снижения темпов развития Китая, но оказалась пророческой.

Кругман начал с базового положения о том, что рост любой экономики – это результат увеличения доли работающих и производительности. Если в экономике будет одно и то же количество трудящихся, работающих с постоянным уровнем производительности, это приведет к постоянному объему производства при отсутствии роста. Основные движущие силы увеличения числа работающих – это демография и обучение, в то время как основные движущие силы производительности – это капитал и технологии. Без этих затрат производственных факторов экономика не может увеличиваться. Однако когда эти затраты производственных факторов доступны в изобилии, быстрый рост вполне по силам.

К 1980 г. Китай был готов усвоить крупный приток отечественных трудовых ресурсов и иностранного капитала с предсказуемо положительными результатами. Такой переход требует профессионального обучения, которое начинается с основной грамотности и в перспективе включает развитие технических и трудовых навыков. Тот факт, что в Китае было более полумиллиарда крестьян в 1980 г., не обязательно означает, что эти крестьяне за одну ночь могли превратиться в заводских рабочих. Переход к рынку также требует жилищной и транспортной инфраструктуры. На это нужно время, но к 1980 г. процесс начался.

По мере того как рабочая сила перемещалась в города в 1980—1990-х гг., капитал был мобилизован для облегчения производительности труда. Источниками этого капитала стали иностранные частные инвестиции, международные организации, такие как Всемирный банк, и накопления участников внутреннего рынка. Финансовый капитал был быстро обращен в производственные площадки, оборудование и инфраструктуру, необходимую для максимального использования увеличивающегося резерва рабочей силы.

Как указывает Кругман, эта модель затрат производственных факторов рабочей силы и капитала – палка о двух концах. Когда факторы в изобилии, рост может быть высоким, но что случается, когда эти факторы в дефиците? Кругман отвечает очевидным умозаключением: если производственные затраты трудовой силы и капитала снижаются, так же поведет себя и экономический рост. В то время как анализ Кругмана хорошо известен ученым и высшим должностным лицам, он менее известен заводилам Уолл-стрит и СМИ. Экстраполируя высокий рост далеко в будущее, они игнорируют неизбежное снижение затрат производственных факторов.