Пограничные полномочия - Надежда Верещагина Страница 39

Открывает глаза – не успеваю помешать ей посмотреть вниз – и спокойно так говорит:

– Я потеряю ногу. Не волнуйся, сейчас с этим умеют справляться. И, пожалуйста, не говори пока Алексу…

Вместе с её словами к моим ощущениям добавляется звук. Ещё мгновение – и он коробит: сирена скорой помощи, автоматически вызванной системой.

Спасатели разрезают обшивку кара, периодически отпихивая меня локтями и не давая помочь. Потом кто-то догадывается вкатить мне успокоительное, даже не спросив разрешения. Оно вообще не действует. Риту перекладывают на каталку – и мы вместе оказываемся в аэрокаре медицинской службы, где мне всю дорогу до больницы задают какие-то нелепые вопросы. В ответ я, кажется, совершенно непотребно матерюсь. Всё-таки выпытывать в такой момент, не употребляли ли мы какие-то вещества, – это уже чересчур. Уже примериваюсь, как бы половчее ухватить за шиворот обнаглевшего фельдшера, когда снова слышу её голос:

– Ваня, пожалуйста, успокойся, они спрашивают потому, что собираются делать мне операцию.

***

Её отвозят в хирургию. Это длится год, не иначе, – мерю шагами больничный коридор и успеваю передумать столько всего… Кто-то постоянно ходит туда-сюда, предлагает попить, поесть, наложить какие-то лонгеты, поискать у меня сотрясение мозга и хрен знает что ещё… Отмахиваюсь всеми силами. Соглашаюсь только попить: язык стало очень трудно отлепить от нёба.

За окнами уже совсем темно, когда меня деликатно трогают за плечо – выходит, уснул на полу, притулившись к боковинке мягкого кресла. Перегнувшаяся через подлокотник шея зверски занемела. А казалось, ни на секунду не сомкнул глаз.

– Иван Демьянович, мы ввели пациентку в искусственную кому, это безопасно. Пока она будет восстанавливаться, вам лучше всего тоже пройти обследование, – сообщает мне, вылупившись огромными полусонными глазами, юная медсестра.

Кажется, меня впервые в жизни назвали по имени-отчеству…

Лонгет регенератора всё-таки приходится наложить: у меня трещина в лучевой кости (хотя мозг отказался принимать болевой отчёт от тела). Как получилось так травмировать руку, вспомнить не удаётся. Меня оставляют в больнице на ночь. Как будто я собираюсь куда-то уходить…

В девять утра звонит блюститель дорожного порядка и задаёт несколько десятков бессмысленных вопросов. Объявляю ему, что Рита будет ходить, любой ценой, а страховки добьюсь максимально возможной. Какое наказание ждёт уже задержанного пьяного кретина, мне неожиданно по барабану: природа и так его обделила, а виновником трагедии считаю исключительно себя.

***

У неё абсолютно бледное лицо – всё остальное наглухо укрыто светло-салатовым одеялом – и полные глаза слёз.

– Ваня… ну что мне теперь делать… – голос слабый и охрипший одновременно.

– Не надо, пожалуйста… мы… тебе вырастят новую ногу, это ведь сейчас делают… – мнусь в полуметре от кровати, не решаясь подойти ближе.

– Экспериментальная область… безумно дорого… крайне мало шансов на успех…

– Мы всё решим!

– У меня одна нога… – всхлипывает, – господи… я просто боюсь посмотреть…

Муторно. И готовности сжиться с этим нет. Сканер пищит, медсестра – уже другая, полная и немолодая, – влетает в палату, выталкивая меня наружу:

– Что творишь, парень, соображай: ей нельзя волноваться! Иди погуляй!

Из коридора сразу звоню Алексу – не планировал, но не могу больше держаться, – а как только слышу произнесённое обычным деловым тоном «алло», у меня начинается форменная истерика…

Молча послушав несколько минут, он спрашивает:

– Что сказали врачи? Какие риски?

– Она не умрёт… По крайней мере, так они мне… Ну она не умрёт!

– Обезболивание работает? Убедился?

– Ну… она не жалуется… я… спрошу сейчас пойду у хирурга…

– Вернись в палату.

– Я… не могу! Ал…

– Не хочешь быть мужчиной – ей придётся делать это самой. И того, что в ней тогда проявится, она никогда тебе не простит.

Каждый раз, когда Алекс составляет предложения больше чем из трёх слов – противоестественно редко, – чувствую себя навечным дураком… Ему удаётся теснить в них такую глубь… можно захлебнуться.

Мне семнадцать лет, какой к чёрту мужчина… С другой стороны, Сашке – девятнадцать, вряд ли такая уж большая разница…

Я не способен ничего ответить, давясь подступившим к горлу комом, и он добавляет только (по-прежнему обычным тоном, но до меня начинает доходить, чего это сейчас стоит):

– Продержись шесть часов, ближе нет рейса.

И обрывает разговор, а меня словно окатывает ледяной волной: «рейса»! Если он сейчас прервёт практику, может забыть о работе, на которую его почти уже готовы взять, – вторая по величине строительная организация страны. Порываюсь перезвонить и заставить его отменить полёт. Но тут же сбрасываю вызов, представив себя на его месте…

***

– Опять он… – ошпаривает медсестра.

В палате с ними худощавый седоватый мужчина средних лет – похоже, хирург.

– Пожалуйста, я должен здесь остаться, я не…

– Да, – позволяет он, исподлобья разложив меня на молекулы, – ординаторская – третья дверь направо. Буду там до конца смены.

– Обезболивание же… всё в порядке же… в смысле… спасибо вам!

– Операция прошла успешно. Обезболивание адекватное. Всё будет хорошо… – монотонно отчеканивает, скорчив неоднозначную гримасу, и, вытолкнув вперёд медсестру, чеканным шагом покидает палату.

Дверь тихо защёлкивается. На потолок транслируется якобы расслабляющая анимация с жующими коалами. Кривлюсь, но не решаюсь вмешаться – вдруг это важно.

– Выключи, – требует Рита, закашлявшись к концу слова. – Что у тебя с рукой?

Задом наперёд седлаю стул – полметра до кровати и преграда в виде куска пластика между нами. Слишком резко: колёсики не блокируются, укатывая меня ближе.

– Прекрати, ничего серьёзного. Какой у нас теперь план? – в мозгу с шипением проносятся ритмичные волны, а всё, что ниже шеи, будто заморозилось. Принуждаю себя подъехать вплотную к ней.

– Ну какой план, господи, Ваня, какой план… Как я на каблуках теперь буду ходить?!

Кладу здоровую руку на одеяло и утыкаюсь лицом в свой лонгет, спрятавшись за спинкой стула: ещё чего доброго угораздит сейчас рассмеяться… Как раз на прошлой неделе на кафедре психологии нам рассказывали: немотивированное веселье – одна из типичных реакций на стресс. Но это же и вправду смешно!

– Не вздумай хихикать там! Ну кому я теперь могу понравиться…

– Как минимум мне.

– Ну… тебе…

– Ладно. Алексу. Алекс по уши в тебя влюблён! И, кстати, прости меня… но он скоро приедет.