Дети Левиафана - Никита Киров Страница 33

— Двадцать сха за переправу? — Людвиг почесал затылок. — А это сколько?

— Двадцать сха — это двадцать сха, — ответил паромщик на дикой смеси Старого языка и современного наречия.

— У меня есть серебряные монеты.

— Ну если их у тебя пара килограммов, то я погоню свою старушку.

Старушка — это паром, пузатая посудина, построенная, похоже, в Старом мире. Два килограмма серебра, сколько это? А что такое килограмм? Хотя какая разница, всё равно монет почти не осталось. Но где-то должна быть та пластинка, которую подарил нордер. Людвиг открыл сумку, что поискать. Внутри только всякая походная мелочь, безделушки, вроде древней таблички с нарисованным рыцарем, куча крошек и кантар с ключами. И что делать с капсулой? Неважно, решит потом, прозрачная монетка с чем-то блестящим внутри затаилась на самом дне.

— Это одно сха. А нужно двадцать.

Паромщик дважды растопырил пальцы на обеих руках. Мизинцев не хватало. Он задумался и ещё раз показал пальцы, но только на одной руке.

— А где взять эти сха?

— Есть много способов. Я вот жду, когда кому-нибудь понадобится на тот берег и беру по двадцать сха за переправу.

— Спасибо, — Людвиг посмотрел за борт. Цветная вонючая жижа не очень располагала к купанию.

— Плыть не советую, — паромщик опустил в воду железную трубу, и она задымила.

Значит, вариант с переправой отметался. Васур куда-то скрылся и Людвиг не знал, где его искать. Да и не хотел, если честно. В этой Акире, как паромщик назвал городок, смертельно жарко, намного хуже, чем в деревне. Пот пропитал куртку и даже повязку на голове. Доспех нагрелся, а раскалённый гвоздь выпустил шипы.

Вода во фляжке закончилась. Людвиг сел в пыль у маленького дома, прячась от солнца и горячего ветра. К мокрому лицу прилипал песок. Вот теперь самое время обдумать, что делать дальше. На помощь больше нечего рассчитывать. Нордер ушёл и о нём стоит забыть, как и о том, что случилось в деревне. Лучше никогда об этом не вспоминать.

Они обманули его, билось в голове.

Пора смотреть своими глазами, как учил мастер Рейм. Правда, глаз теперь один. Акира необычное поселение и очень напоминала окрестности Стеклянного города. Такие же широкие улицы, но заваленные песком вместо серого камня под ногами. Дома уродливые и кривые, редкий достигает двух этажей. Повсюду стеклянные вывески с надписями на Старом языке. Такое впечатление, будто кто-то непременно хотел, чтобы город выглядел, как в древности, но строители просто скопировали здания, не понимая, почему они построены именно так. Получилось ужасно.

— Зараза, — Людвиг перевернул фляжку. Пусто.

В городе делать нечего. Нужно идти вдоль реки, но в таком состоянии и без припасов можно умереть по пути ещё до вечера. Надо купить воды и еды, но где взять деньги для этого? Да и куда идти?

Солнце заглянуло за угол дома, выжигая тень и сгоняя с места. Прохожих попадается мало, но все они очень странные. Многие из них вооружены, но не чем-то экзотичным, а мечами разной формы. Ни у кого нет доспехов, лишь просторные штаны и то ли куртки, то ли рубашки. При встрече они или здоровались друг с другом, или злобно посматривали. На Людвига смотрели, как на какую-то диковинку и посмеивались за спиной.

У одного прохожего не было ноги, из колена торчала искривлённая железная палка, на которую он наступал. У другого не было носа, вместо него круглая крышка с отверстиями. Сидевший в тени юнец с впалыми глазами держал в руке лихтер, как у нордера, и нагревал стеклянную трубочку. Из неё шёл дым, который юноша вдыхал и начинал хихикать. Редкие безоружные люди быстро пробегали, стараясь не привлекать внимания.

Но Людвиг чувствовал, что самый странный тут он, долговязый и слепой на один глаз парень в доспехах. Хотелось пить. В деревне был колодец с вкусной водой. Так приятно было сидеть в тени и о чём-нибудь разговаривать с Ханной. Она тогда…

Она обманула его, как и все они. Почему они не сказали, кто эти люди в ущелье? Столько погибло с двух сторон, это же можно было предотвратить. Но они лгали ему, даже лучший друг ему не верил. И ещё обвинил в этом Людвига!

Он сжал кулаки так сильно, что ногти больно впились в ладонь.

— Куда ты прёшь? — раздался грубый отклик. — Варвар!

На пути стоял мужчина. Ветер трепал полы расстёгнутой рубашки, оголяя волосатое пузо. На поясе висел чёрный, чуть искривлённый меч с длинной рукоятью. Из-под коротких штанов торчали кривые ноги с жёлтыми проводами, вживлёнными прямо под кожу.

— Эта часть города принадлежит Сэйбингам, — сказал другой человек, подходя со спины. На месте правого глаза у него тусклая красная лампочка.

— Я ухожу, — пробормотал Людвиг.

— Плати штрафные!

К ним присоединился третий. Вместо левой кисти у сопляка железные прутья, похожие на пальцы.

Вот и конец. Даже если бы остались оба глаза, драться против троих невозможно. Придётся подыхать тут, в месте, где труп Старого мира ещё смердит.

— Плати двадцать сха! — завизжал толстяк.

Людвиг убивал тех, кого считал бандитами, но кто ими не был. И теперь боится настоящих разбойников? Он несколько раз вздохнул, пытаясь успокоиться. Ярость не уходила, но становилась более податливой. Она не требовала, как раньше, рубить не глядя. Она требовала убить всех троих.