Боги нефрита и тени - Сильвия Морено-Гарсиа Страница 28

Он догнал ее, когда она появилась с неприлично короткими волосами. Мартину сразу же не понравился ее внешний вид и ее взгляд, полный беспокойства, но не страха, как должно быть.

– Что ты тут делаешь? – спросила девушка.

– Мог бы задать тебе тот же вопрос, – ответил он. – Твоя мама ужасно волнуется, ты даже не оставила записки, а дед не затыкается из-за тебя.

Это было правдой, но он сказал это с целью смягчить ее, а не потому, что хотел сообщить о делах в Уукумиле. Мартин считал, что заставит ее испытывать вину и сможет уговорить встретиться с богом.

– Мне жаль, если я доставила кому-то беспокойство, – сказала Кассиопея, она и правда выглядела огорченной. Но потом девушка нахмурилась. – Как ты узнал, где я? Я никому не говорила.

– Ты же не думала, что украдешь…

– Украду? Я ничего не украла, – прервала его Кассиопея.

– Украла. Ты украла кости, запертые в старом сундуке, и теперь за них придется заплатить.

Они стояли посреди улицы. Мартин отвел кузину в сторону, под навес магазина – хоть какая-то приватность.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Кассиопея.

– Повелитель Шибальбы Вукуб-Каме недоволен. Он зол на дедушку, на твою мать, на меня, на всех Лейва.

– Вы не имеете к этому никакого отношения.

– Попробуй скажи это богу.

Его слова возымели ожидаемый эффект. Кассиопея опустила глаза и поджала губы.

– Мне жаль. Но не понимаю, почему ты здесь, – пробормотала она.

– Он послал меня.

– Вукуб-Каме?

– Да, конечно. Ты не думала, что произойдет с нами, когда открывала сундук, а потом удрала?

– У меня… у меня не было выбора, – запротестовала девушка. – Но если нужно кого-то винить, можешь винить меня.

– И что хорошего из этого выйдет, по-твоему? Он недоволен.

– Но…

– Однако Вукуб-Каме сказал, что готов выслушать твою версию произошедшего.

Кто-то вышел из магазина и толкнул Мартина локтем. Он нахмурился и сжал кулаки, собираясь ответить дураку, но шанса не было. Будь проклят этот город и его неотесанные жители! Мартин мог поклясться, что здесь никто не признает в нем воспитанного человека.

– Мою версию произошедшего? – переспросила Кассиопея.

– Да. Он хочет поговорить с тобой… Кассиопея, ты должна согласиться. Если откажешься, кто знает, что нас ждет. Дедушка служил Вукуб-Каме, и вот почему мы получили такое высокое положение в Уукумиле. Вукуб-Каме – наш защитник.

– Он точно никогда не вел себя как мой защитник, – возразила Кассиопея.

– Кузина, понимаю, мы не слишком хорошо относились к тебе. Но обещаю, если ты поговоришь с ним, все останется в прошлом и по возвращении домой ты займешь заслуженное место в Уукумиле, как и должно было быть с самого начала.

Пусть воображение Мартина и было скудным, но он обладал природным талантом нажимать на нужные кнопочки. В душе он был манипулятором, и хотя ему было трудно вступить в доверительные отношения с другими, он мог легко притворяться. Поэтому, поразмыслив, как лучше всего поговорить с кузиной, он решил, что должен пообещать награду, которая смягчит ее. Она не могла не дорожить семьей.

– Уверен, можно убедить Вукуб-Каме, что мы не виноваты, что все это было сделано не специально. Дедушка будет очень благодарен, если ты заверишь в этом Повелителя Шибальбы.

– Хун-Каме – Повелитель Шибальбы, – ответила Кассиопея.

– Был. Но теперь нет. Кассиопея, ты ничего ему не должна, а вот семье да – свою верность. Ты – Лейва, – заключил он.

Девушку поразила его речь. Мартин увидел, как она сжалась. Он почуял успех. Годы травли замарашки сделали свое дело, и он знал, как помыкать ею.

Но она вскинула голову, и ее глаза засияли ярче, чем он ожидал.

Он упустил из виду одну важную деталь – бунтарскую жилку в ее душе, и напрасно.

– Хун-Каме нужна моя помощь, – твердо сказала она.

– А нам нет? Ты обойдешься с нами как с мусором?

– Это вы обращались со мной как с мусором, а теперь, когда я вам понадобилась, вы готовы расстелиться. Когда я была маленькой, я так хотела понравиться семье, заставить дедушку гордиться мной, но что бы я ни делала, этого было недостаточно.

Паршивка! Говорит с ним таким наглым тоном, каким ни одна женщина не смеет говорить с мужчиной. Да она должна упасть на колени и молить о прощении! Мартин был так шокирован, что позабыл все подготовленные слова.

– Значит, ты выбираешь его, а не нас? – возмущенно спросил он, когда снова обрел дар речи.

– За несколько дней Хун-Каме проявил ко мне больше уважения и доброты, чем вы за всю мою жизнь, – решительно ответила Кассиопея. – Мне не нужны ваши объедки.

Объедки! И это после того, как он оказал ей невероятную честь. Паршивка и сучка! Неблагодарная незаконнорожденная девчонка!

Мартину хотелось выкрикнуть оскорбления, но девушка уже отошла. Это было еще хуже. Обычно он, Мартин, отпускал ее, когда считал, что разговор окончен.

– И куда ты собралась? – Мартин догнал ее и схватил за руку.

Кассиопея замерла с открытым ртом. Она казалась такой крошечной, что ему почти стало ее жаль. Почти.

Внезапно она вскинула подбородок и толкнула его. А потом побежала прочь. Расталкивая прохожих, он ринулся за ней.

– Остановись! Остановись, дура! – ему было все равно, что о нем подумают.

Кассиопея оглянулась через плечо, но не замедлила шаг. Путь ей перекрыл мальчик на велосипеде с корзиной хлеба на голове, и Мартин подумал: «Ага, попалась!» Он рванул вперед, схватил ее за рукав, но девушка ударила его локтем, попутно оттолкнув разносчика. Буханки посыпались на землю. Ругаясь, мальчик слез с велосипеда, чтобы подобрать хлеб, и Мартин врезался в него.

Впереди был перекресток, светофор готовился сменить цвет. Кассиопея кинулась через дорогу.

Черт!

Мартин собирался побежать за ней, но поехали машины, безнадежно разделяя их. Кузина завернула за угол, и затерялась среди множества других пешеходов.

Черт! Черт! Черт!

Мартин снял шляпу и с раздражением сжал в руке. На углу сидел нищий, перед ним стояла оловянная кружка с монетами. Не думая, что делает, Мартин со всей силы саданул ногой по кружке. Нищий вскочил и заорал, он не мог поймать мерзавца, потому что был стар и потому что у него не было одной руки. Зажегся зеленый, и Мартин сердито перешел улицу.

Прооравшись, нищий собрал монеты и сел на место. Такие сцены часто происходили на улицах Мехико и никого не волновали.