Преисподняя - Оливер Боуден Страница 26

(Здесь Призрак наткнулся на пометку, вероятно приписанную человеком, составлявшим досье на Кавану. Ассасин недоумевал: как это простому капралу посчастливилось обучаться в школе фехтования, находившейся в лондонском Сохо, в одном из особняков квартала Карлайл-Хаус? Вероятно, вопрос нужно было ставить по-другому: как выпускник знаменитой фехтовальной школы вдруг опустился до простого капрала? На листе с запиской Итан добавил одно слово. Его Призрак знал, поскольку в детстве изучал латынь, включенную в программу благодаря настойчивым просьбам Фрая. Слово «cave» на этом языке означало «Будь осторожен».)

Кавана понимал: ему выпал шанс показать Лавеллу, что он отнюдь не простой дезертир. Днем ранее Лавелл спросил о причинах, заставивших Кавану добиваться полковничьей благосклонности. Кавана промолчал. Но причины были. Кавана прекрасно знал, какое положение Лавелл занимает в ордене, и хотел воспользоваться этим. Кавана бесшумно вытащил саблю. Армейский мушкет он передал сипаю, жестом показав Лавеллу, чтобы готовил свой.

Молча Кавана объяснил спутникам ставившуюся перед ними задачу: убрать двоих горцев, находившихся слева.

Кавана чуть приподнялся на корточках, разминая икры. Затекшие ноги или судорога могли подвести его при внезапной атаке.

Которая тут же и состоялась. Кавана верил, что Лавелл и сипай не промахнутся. Он верил в элемент внезапности и, конечно же, в свое отточенное мастерство фехтовальщика. Почувствовав, что пора, Кавана выскочил из-за валуна.

Хлопнул мушкетный выстрел. Самый крайний левый горец с криком повернулся и рухнул. Следом раздался второй выстрел, не настолько меткий, но достаточный, чтобы другой горец упал, держась за живот. Пока третий горец тянулся за своим хибером, Кавана одним ударом вскрыл ему сонную артерию и проворно отскочил, дабы не попасть под фонтан крови.

Англичанин намеренно выбрал именно этот удар. Афганские воины отличались большой стойкостью и выдержкой, но даже они не могли спокойно смотреть на ярко-красную дугу, что пламенела в гаснущем свете дня. Оставшиеся горцы растерялись. Один левой рукой вытирал с лица кровь убитого товарища, а правой тянулся к своему кривому ножу.

Нож схватить он успел, но не более того. В воздухе сверкнуло лезвие сабли. Кавана ударил слева, полоснув по горлу неудачливого горца. Тот покачнулся, уронил тюрбан и упал сам. Кровь с шумом заливала его халат. Кавана попросту не успел развернуться и убить последнего афганца. Сзади послышался выстрел, однако пуля промчалась мимо, не задев горца. Боковым зрением Кавана увидел занесенный над ним хибер, но полностью увернуться от удара не сумел. Боли он не испытал, зато почувствовал обжигающее тепло собственной крови, струящейся по лицу.

(Приписка составителя досье: «NB. Этот шрам заметен на лице Каваны и по сей день».)

Сумей афганец сполна воспользоваться преимуществом, возможно, он покинул бы это место живым. Возможно, он даже сумел бы убить английского капрала, отомстив за смерть соплеменников. Но вместо этого горец бросился к лошадям. То ли он надеялся умчаться к своим за подмогой, то ли среди поклажи был спрятан заряженный пистолет. Афганские лошади отличаются такой же невозмутимостью, как и их хозяева. Но эти пятеро скакунов, увидев перепуганного человека, взвились на дыбы, разорвали поводья и понеслись кто куда.

Кавана мог лишь досадливо выругаться, глядя, как лошади исчезают из виду, а вместе с ними исчезают далеко не лишние припасы, включая и козью тушу.

Оскалив зубы, уцелевший афганец повернулся к Каване, замахнувшись хибером. Но Кавана был начеку. Он взмахнул правой рукой, чуть наклонив саблю и… Ему было приятно видеть ошеломленные глаза афганца, успевшие взглянуть вверх, затем повернуться влево. А секундой раньше острие сабли вонзилось горцу в щеку.

Наступила почти полная тишина. Горец, раненный в живот, корчился и стонал. Кавана оборвал его мучения, после чего вытер саблю о халат убитого, густо перепачканный кровью и уже ни на что не годный.

– Так, а теперь раздевайте их и поживей, пока их халаты не пропитались кровью, – велел он Лавеллу и сипаю, вышедшим из-за валуна.

Сипай проявил себя с лучшей стороны, и Кавана поздравил его с победой. Лавелл поздравил Кавану. Самого полковника не поздравил никто.

Они досыта наелись жареной козлятины. Правда, пока шло сражение, мясо успело немного пережариться, но зверски голодных англичан это не волновало. Они ели, набивая животы до предела, затем быстро переоделись в халаты и тюрбаны убитых, наскоро затерев следы крови. Тела горцев они завалили камнями, после чего двинулись дальше.

Весь следующий день дезертиры ехали, на пару километров опережая остатки колонны. Но даже на таком расстоянии их уши постоянно ловили звуки выстрелов. Порой холодный ветер доносил чей-то отчаянный крик. Кавана чувствовал себя все увереннее. Им удалось отыскать новую дорогу, пролегающую выше прежней. Теперь можно будет забыть о существовании колонны. На пятый день они снова наткнулись на афганцев. Только это уже были не одиночки, а достаточно крупный кочевой военный лагерь. Кавана и его спутники оказались на задворках лагеря, где их ожидало еще одно, самое трудное испытание.

21

Размышляя о той встрече, Кавана придет к выводу, что они наткнулись на кочевой лагерь одного из военачальников Акбар-хана. Племенной вождь, командующий лагерем, мог перемещать его в нужное место и уже оттуда отправлять снайперов, которые занимали позиции по пути следования колонны и обстреливали англичан из своих джезайлов, сея смерть и панику. Зная тайные тропы, афганские конники спускались в ущелье и атаковали тыловые, наименее охраняемые части колонны, безжалостно убивая слуг, женщин и детей и забирая то немногое, что еще оставалось в обозе.

Здесь-то и пригодилось знание Каваной пуштунского языка. Фактически оно спасло им жизни. Дезертиры едва успели перебраться на другой склон холма – их лошади скользили и спотыкались на обледенелой каменистой дороге, – как вдруг их окрикнул дозорный.

Слава богу, что на них были халаты и тюрбаны. Издали дозорный принял их за своих. Едва он прокричал приветствие, Кавана, быстро сориентировавшийся в сложившейся ситуации, сделал то же самое. Замешательство или, хуже того, попытка скрыться могли окончиться трагически.

Меж тем дозорный подал сигнал остановиться. Расстояние между ним и дезертирами было метров двести. Сам дозорный только что вышел из-за скалистого прикрытия. За спиной у афганца висел джезайл. Кавана силился разглядеть черты его лица, но дозорный поднес ко рту сложенные ладони и снова прокричал на языке пушту:

– Привет!

Кавана лихорадочно соображал, как им вести себя дальше. Подъезжать ближе было опасно: в них сразу распознают самозванцев. Если молча повернуться и поскакать обратно, это вызовет еще больше подозрений. Афганцы, конечно же, пустятся в погоню, а поскольку все они – прекрасные наездники, исход преследования можно было легко предсказать заранее.

– И что нам теперь делать? – с беспокойным блеском в глазах спросил Лавелл, сидевший позади Каваны.