Целитель. Спасти СССР! - Валерий Большаков Страница 17

– Полегчало… – молвил еврей. – Спасибо, пойду я потихоньку…

– Сидите спокойно, – осадил его я. – У вас инфаркт начался. В больничку бы вам, хотя бы на денек-другой. Прокапаться, и вообще… Аспирин принимайте каждый день – помогает. Вы тут один?

– Нет, внучка со мной и… к-хм… сыночки. – Старый поморщился.

Из ворот кладбища выбежала девушка лет… не знаю, то ли восемнадцать ей, то ли мне ровесница. Оглянувшись, распознала старого еврея и кинулась к нему.

– Яэль! – проблеял старпер.

– Да, дедушка! – подбежала внучка. Говорила она с явным акцентом, глядя на старика с испугом и тревогой. – Что с тобой?

– Вызовите «скорую», пожалуйста, – вежливо попросил я ее. – Здесь есть где-нибудь телефон?

– Я знаю где! Я сейчас!

Яэль и впрямь побежала, прижимая локотки к бокам, а иудей с интересом посмотрел на меня, близоруко щурясь.

– Как вас зовут, юноша?

– Зовите меня Миха ^[16], – усмехнулся я.

– Спасибо вам, Миха, – дребезжащим голосом выговорил старик. – У меня уже случался инфаркт, второй я бы не перенес – мне уже за семьдесят…

В это время появились два высоких, могутных парня с большими носами и широкими ртами, оба в строгих черных костюмах. На бычьих шеях болталось по фотоаппарату «Кодак».

– Рабби? ^[17] – пробасил один из них. – Все в порядке?

– Аль ха паним! ^[18] – проскрипел дед. – Кус има шельха!

– Вам нельзя волноваться! – строго сказал я.

– Да, да… – рабби вдохнул и выдохнул, после чего сварливо проговорил: – Я тут чуть не помер, Хаим! Спасибо, молодой человек подоспел. Ступай, помоги Яэли! Леви, и ты с ним. Направьте «скорую» сюда.

– «Скорую»?! Да, рабби…

Оба высоких и могутных на глазах усохли и грузной трусцой отправились исполнять приказ.

– Балбесы… – проворчал дед. Очень медленно опустив руку, он глянул в мою сторону. – Меня зовут Рехавам Алон, я из Израиля. Въехал, правда, из Германии и с немецким паспортом. Сейчас мы с СССР дружим не очень сильно…

– Это поправимо, – улыбнулся я через силу, ощущая немалую усталость. Лечение изрядно понизило тонус. А мне еще Марину спасать! Пятнадцать минут осталось…

– Вы так считаете? – поднял брови Рехавам.

Я пожал плечами и присел рядом со стариком, ощущая в этот момент свой истинный возраст.

– Стоит только пойти на взаимные уступки, как все наладится, – заговорил я вежливо, как воспитанный мальчик. – Нам – поменьше поддерживать палестинцев, чересчур склонных к террору, а вам – побольше уважать интересы Советского Союза на Ближнем Востоке. Например, оставить в покое Голанские высоты, а лучше всего – уступить их Сирии. Тем более что там сирийская земля, да и Хафез Асад – наш союзник.

Рехавам покачал головой, косясь на «сыночка», крутившегося неподалеку. То ли Хаим, то ли другой… как его… Леви. Не понять. Двое из ларца, одинаковы с лица.

– Вы не понимаете, Миха… – мягко сказал Алон. – Голанские высоты – это ключ не только к Сирии, но и к Ливану, где окопалась «Хезболла»…

Я почувствовал раздражение.

– …И вы используете захваченные высоты как плацдарм для обстрелов и бомбежек, – подхватил в манере газеты «Правда». – «Жизненно важные стратегические интересы», и все такое прочее, но ведь это не выход. Бесконечная война с арабами – не лучшая стратегия. А вы, как видно, готовы углублять конфликт до крайности. Сколько ЦАХАЛ ^[19] уже скопила ядерных боезарядов? А? К прошлогодней «Войне Судного дня» у вас их было пятнадцать. Небось в Димоне ^[20] за год еще парочку спекли… А ракеты «Иерихон» просто созданы для ядерных боеголовок! Хотите ту кровавую кашу, что заварили, еще и радиацией приправить?

– Клевета! – каркнул израильтянин. – Мы ничего… Мы никогда… При чем тут Димона?

А меня заело.

– На заводе «Мошон-2» в Димоне нарабатывают плутоний, на «Мошон-3» – дейтерид лития для термоядерных зарядов, – клеймил я сионистов. – В прошлом году Голда Меир приказала доставить ядерные бомбы к «Фантомам» на базу «Тель-Ноф». Слава богу, война закончилась быстрее, чем вы додумались сбросить их на головы арабам! А ракеты ваши так и стоят на позициях – у Кфар-Захарии и у Сдерот-Михи. «Иерихон-1» легко доставит ядерную БЧ мощностью в двадцать килотонн хоть к Дамаску, хоть к Каиру. По вашему, это «ничего» и «никогда»?

Рабби таращил на меня черные глаза, а я уже ругал себя за излишнюю болтливость. Всегда так, когда устанешь делиться энергией, или что я там творю, внимание рассеивается, сосредоточенности – ноль, вот и распускаю язык.

– Откуда вы все это знаете? – пролепетал Рехавам.

– Читаю много, – буркнул я.

Помолчав, Алон негромко продолжил:

– Вы весьма необычный мальчик, Миха, но я так и не договорил. Я очень стар и очень богат и хочу отблагодарить вас.

– Да бросьте вы! – отмахнулся я.

– Нет, Миха, – строго сказал Рехавам, – это вопрос принципа.

Я подумал и решил, что моя собственная принципиальность пока подождет. Почему бы не проявить гибкость? Коль уж человек сам предлагает использовать его, не всегда стоит отказываться.

– Ну, хорошо, – сделал я одолжение, – тогда подарите мне микропроцессор «Интел-8080» – это как раз то, что мне реально нужно.

– Обещаю, Миха, – торжественно произнес рабби. – Диктуйте свой адрес.

Я опять задумался. Мне не хотелось раскрывать координаты, ну а вдруг и вправду посылка? Тогда закладку надо делать. Читывали мы «ТАСС уполномочен заявить…», читывали…

На память сразу пришла старая мельница на Синюхе. Я в тех местах две смены подряд отдыхал в пионерлагере. С одноклассниками – Витькой Ховаевым и Андреем Жуковым – исследовал огромное добротное здание на берегу реки, сложенное из камня. Мельнице было больше ста лет, и она выглядела настоящей крепостью, старинным замком. Кладов мы там не нашли, правда, но подземный ход обнаружили-таки.

Балки, когда-то поддерживавшие крышу мельницы, сгнили и рухнули, от самой кровли только мусор остался, усеявший весь второй этаж. Там-то мы и наткнулись на крошечную комнатку, посреди которой зиял глубокий колодец, где когда-то завивалась винтовая лестница. Проход к колодцу предусмотрительно заколотили толстыми досками, но они не стали преградой для мальчишечьего любопытства. От лестницы только центральный столб сохранился да железные прутья – они когда-то поддерживали деревянные ступени, сгнившие в вечной сырости. Цепляясь за прутья, мы и спустились в колодец, трепеща от предчувствия тайны.