Смерть в кредит - Луи-Фердинанд Селин Страница 9

Уже двадцать два года каждый вечер он хочет увезти меня… ровно в полночь… Но я тоже умею защищаться… при помощи двенадцати целомудренных симфоний для кимвалов, двух соловьиных водопадов… целого стада тюленей, которых жарят на медленном огне… Вот занятие для холостяка… Нечего сказать. Это моя тайная жизнь. О ней никто не знает.

Я все это говорю, чтобы объяснить, что в Булонском лесу у меня случился небольшой приступ. Я часто произвожу много шума, когда разговариваю. Я говорю слишком громко. Мне делают знак говорить потише. Я сбиваюсь… Мне надо делать над собой страшные усилия, чтобы обращать внимание на знакомых. Я бы совсем забыл о них. Я слишком занят. Иногда меня рвет на улице. Тогда все прекращается. Наступает временное успокоение. Но стены снова начинают качаться, а машины пятиться. Я дрожу вместе со всей землей. Я молчу об этом… Жизнь продолжается. Когда я попаду к Господу Богу, я проткну ему ухо, внутреннее, я уже решил. Я хотел бы посмотреть, как это ему понравится. Я — начальник дьявольского вокзала. В день, когда меня там не станет, увидите, поезд сойдет с рельсов. Месье Бизонд, бандажист, для которого я изготавливаю разную «мелочь», заметит, что я стал еще бледнее. Он будет доволен.

Я думаю обо всем в своей кровати, в то время как моя мать и Витрув бродят рядом.

Ворота в ад, находящиеся в ухе, — это маленький ничтожный атом. Если его переместить хотя бы на волосок… если его сдвинуть только на микрон, если посмотреть через него насквозь, тогда — кончено! все! ты приговорен навсегда! Ты готов? Нет? А вы могли бы? Но просто так не издыхают! Нужно представить Даме прекрасный саван, вышитый историями. Последнее мгновение ко многому обязывает. Фильм «Конец концов»! Но посвящены далеко не все! Во что бы то ни стало надо готовиться! Что касается меня, то я скоро буду в состоянии… Я услышу, как мои часы издают последнее тиканье! неясное… потом бац! еще… Что-то затрясется в аорте… все выйдет из равновесия. Закончится. Они вскроют ее, чтобы убедиться… На покатом столе… Они не увидят там ни моей красивой Легенды, ни моего свистка… Смерть заберет все… Да, мадам, скажу я ей, вы настоящая сука!..

* * *

Даже когда я был без сознания, я думаю о Мирей…

Я уверен, что она растреплет абсолютно все.

«Ах! что бы сказали в Жонксьон… Этот Фердинанд стал невыносим! Он едет в Лес, чтобы выпендриться!.. (Хотя, возможно, это сказано слишком грубо.) Он тащит с собой эту Мирей!.. Он развращает всех девушек!.. Мы пожалуемся в мэрию!.. Он запятнал свою должность! Это насильник и бунтарь!..»

Уж такой, какой есть! Когда я представил себе эти бредни, я просто закипел в своей постели, я стал мокрым, как жаба… Я задыхался… извивался… Начал метаться… Разбросал одеяла… Я обнаружил в себе сволочную силу. Все же нас точно преследовали сатиры!.. Я чувствую, как отовсюду пахнет горелым! Огромная тень накрывает меня… Это шляпа Леонса… Шляпа профсоюзного активиста… Поля широкие, как велодром… Она должна потушить огонь… Это Пуатра Леонс! Я уверен в этом! Он всегда следит за мной… Этот парень преследует меня! Он заходит в префектуру чаще, чем надо… После шести часов… Он там усердствует, подстрекает подмастерьев, ратует за аборты… Я ему не нравлюсь… Я порчу ему настроение. Он ждет моего конца. Он сам это признает…

В клинике он работает бухгалтером… Еще он носит лавальер. Он вклинивается в мой сон вслед за своей шляпой… Мне кажется, что жар увеличился… Я сейчас взорвусь… Леонс Пуатра — ловкач, на собраниях он — стена… Когда союз организует очередной шантаж, он способен вопить целых два часа. Никто не заставит его замолчать… Если же его предложение отклоняют, он буквально вне себя от бешенства. Орет громче, чем полковой командир. Телосложением он напоминает шкаф. В бахвальстве и ебле ему нет равных, ибо он вынослив, как вол. Ему чертовски везет. Да. Он секретарь «Синдиката Кирпичей и Крыш» в Ванв ля Револьт. Избранный секретарь. Дружки гордятся Леонсом, он такой бесшабашный, такой крутой. Это сутенер высшего класса.

Однако, когда он бывает не в настроении, он завидует мне, моим идеям, моей одухотворенности, тому, что все меня называют «доктор». Он затаился в стороне среди своих дам… На что я решусь? Может, я наконец исчезну?.. Я его не устраиваю!.. Я ему осточертел… Но я все же останусь на земле!.. я превзойду самого себя!.. Я даже готов его поцеловать, если он сдохнет от этого!.. От инфекции!..

Этажом выше что-то бренчит… Доносится шум… Это артист дает уроки… Он тренируется… Он взволнован… он, должно быть, один… До!.. до!.. до!.. Никак не выходит!.. Си!.. си!.. Еще немного… Ми!.. Ми!.. Ре!.. Может, все уладится!.. А потом арпеджио налево!.. А потом направо… Слишком темпераментно… Си диез!.. Господи!

Из моего окна виден Париж… Он расстилается внизу… А потом начинает карабкаться вверх… к нам… к Монмартру… Крыши теснят друг друга, заостренные, вонзаются, ранят, свет сочится, как кровь, улицы в голубом, красном, желтом… Потом, еще ниже — Сена, бледный туман… с тяжелым вздохом проходит буксир… Еще дальше — холмы… все сливается в одно… Ночь опускается на нас. Может, это моя старушка стучит в стену?

Мне надо взлететь, чтобы помочь ей подняться… Мамаша Беранж слишком стара, чтобы одолеть все этажи… Как же она сможет войти?.. Она тихонько проходит по комнате… Не касается земли… Даже не смотрит ни вправо, ни влево… Выходит из окна в пустоту… Вот она идет в темноте над домами… Уходит туда…

* * *

Ре!.. фа!.. соль диез!.. ми!.. Черт побери! Он никогда не закончит! Должно быть, это начинающий… Когда жар спадает, жизнь разбухает, как брюхо после бистро… Ты погружаешься в водоворот внутренностей. Я слышу, как моя мать на чем-то настаивает… Она рассказывает свою жизнь мадам Витрув… С самого начала, чтобы та поняла, как ей было со мной трудно!.. Транжир!.. Безответственный!.. Ленивый!.. Как я совсем не похож на своего отца… Он был таким щепетильным… таким трудолюбивым… достойным всяческих похвал… но таким неудачником… что скончался как-то зимой… Да… Она не рассказывает ей о тарелках, которые он разбивал о ее котелок… Нет! Ре, до, ми! ре бемоль!.. Теперь ученик пускается во все тяжкие… Он карабкается по двойным восьмым… Он повторяет за пальцами учителя… Его заносит… Ему не справиться… у него полные руки диезов… «Темп!» — ору я громко.

Моя мать не упоминает, как Огюст волочил ее за патлы по комнате за лавкой. Действительно, там было тесновато для дискуссий…

Обо всем этом она молчит… Мы погружены в поэзию… Правда, жили в тесноте, но страшно любили друг друга. Вот что она рассказывает. Отец просто обожал меня, он очень заботился о моем поведении… Волнения… мои рискованные авантюры, моя испорченность ускорили его смерть… Конечно, от огорчения… Ведь это отражалось на сердце!.. Трах! Вот как рассказывают сказки… Все это довольно верно, но опять дополнено кучей грязной, мерзкой лжи… Эти две шлюхи так оживляются, когда несут свою чушь, что перекрывают звуки пианино… Я могу блевать сколько захочу…

Витрувиха не отстает во вранье… она перечисляет свои жертвы… Мирей — вся ее жизнь!.. Я не все понимаю… Мне надо пойти в туалет, у меня рвотные позывы… Скорее всего это малярия… Я привез ее из Конго… Меня проносит со всех концов.