Смерть в кредит - Луи-Фердинанд Селин Страница 8

— Послушай, как утки задыхаются от мочи!

— Мирей, — сказал я ей, едва мы уселись, — я знаю, ты сильна врать… правда тебя не волнует…

— Ну уж, — ответила она, — если бы я повторяла хоть четверть того, что слышу!..

— Хорошо, — остановил я ее, — я чувствую к тебе сострадание и даже симпатию… Не из-за твоего тела… не из-за твоего носа… Только твое воображение привлекает меня к тебе… Я созерцатель! Ты будешь мне рассказывать разные гадости… Я посвящу тебе часть прекрасной Легенды… Если ты хочешь, подпишемся вместе?.. Фифти-фифти? Ты заработаешь!..

Она любила разговоры о деньгах… Я рассказал ей, в чем дело… Я гарантировал ей, что кругом будут принцессы и настоящие бархатные шлейфы… и кружева на чехлах… меха и драгоценности… Столько, что их перестаешь замечать… Мы прекрасно договорились обо всех мелочах и украшениях, и даже о костюмах. И наконец началась наша история.

«Мы находимся в Бредонне, в Вандее… Пора Турниров…

Город готовится к приему… Вот галантные маски… Вот нагие борцы… скоморохи… Их тележка проезжает, рассекает толпу… Вот жарятся блинчики… Группа рыцарей, облаченных в доспехи из дамасской стали… они приехали издалека… с Юга… с Севера… бросают друг другу мужественные вызовы…

Вот Тибальд Злой, трувер, он подходит к воротам города на закате дня, тащится по тропинке. Он доведен до изнеможения. Он прибыл в Бредонн искать убежища и крова… Он приехал к Жоаду, угрюмому сыну прокурора. Он собирается напомнить ему грязную историю, убийство лучника в Париже, у моста Менял, когда они были еще студентами…

Тибальд приближается… На переправе Сен-Женевьев он отказывается заплатить десятую часть франка и дерется с паромщиком… Прибегают лучники… валят его на землю… волокут. И вот его, со связанными руками, разъяренного, в лохмотьях, тащат к Прокурору. В бешенстве он отбивается, выкрикивает ему в лицо эту мерзкую историю…»

Мирей понравился стиль, она хотела еще что-нибудь добавить. Уже давно мы так хорошо не понимали друг друга. Наконец пришло время возвращаться.

В аллеях Багатель гуляло лишь несколько парочек. Мирей была довольна. Ей захотелось понаблюдать за ними. Забыв про мою замечательную Легенду, она пустилась в рассуждения о том, всегда ли женщины согласны удовлетворить друг друга… Например, если бы Мирей захотелось поразвлечься со своими приятельницами?.. трахнуть их?.. особенно маленьких, хрупких, настоящих газелей?.. Мирей, которая, как атлет, покачивала при ходьбе плечами и тазом…

Да у них, кажется, искусственные члены! А она приглашает меня посмотреть! Что будет дальше! Чтоб их вывернуло! Чтобы они там себе все разорвали, суки! Умылись собственной кровью! Захлебнулись собственным скотством!..

Она хорошо знала весь этот сказочный мир, Мирей, моя крошка! Она развлекалась как могла… Внезапно я сказал ей: «Если ты расскажешь об этом в Ранси… я заставлю тебя съесть твои туфли!..» И схватил ее за горло под газовым фонарем… У нее уже был победоносный вид. Я чувствую, она разнесет повсюду, что я веду себя как вампир!.. В Булонском лесу! Меня душит ярость… Подумать только, опять я оказался в дураках! Я отвешиваю ей несколько оплеух… Она хихикает, она меня не боится.

Из леса, из кустов, отовсюду появляются люди, чтобы посмотреть на нас, по двое, по трое, целыми группами. Мужчины держат свои хреновины в руках, юбки у дам задраны спереди и сзади. Наглые, насмешливые, бесцеремонные…

«Давай, Фердинанд!» — подбадривают они меня. Ужасный шум. Он доносится из леса. «Всыпь как следует этой шлюхе! На нее все равно ничего не действует!» Ободряющие крики вынуждают меня быть грубым.

Мирей удирает, испуская пронзительные вопли. Тогда я догоняю ее, я стараюсь изо всех сил… Я пинаю ее ногами под зад. Звуки получаются тяжелые и глухие. К развратникам присоединяются новые, они толпятся сзади и спереди…

Они заняли все лужайки, их уже тысячи в аллее. И все время из темноты появляются новые… Все платья изорваны… сиськи трясутся… отрываются… маленькие мальчики без штанов… Кувыркаются, прыгают, подскакивают на лету… Некоторые повисают на деревьях… зацепившись задом… Старая карга, англичанка, таращится на меня из своего автомобильчика… Никогда ни у кого я не видел таких счастливых глаз… «Ура! Ура! Славный мальчик! — кричит она мне в радостном порыве. — Ура! Ты проткнешь ей матку! Люди окажутся среди звезд! Ты выпустишь из нее вечность! Да здравствует Христианская наука!»

Я прибавляю шагу. Я обгоняю ее машину. Я отдаю все силы, истекаю потом! В спешке я продолжаю думать о своей работе… Точно, я ее потеряю. Дрожь проходит у меня по коже при мысли об этом: «Мирей! Пощади! Я обожаю тебя! Подождешь ли ты меня, грязная тварь? Поверишь ли мне?»

Когда мы прибываем к Триумфальной арке, толпа начинает бег по кругу. Вся орда преследует Мирей. Везде уже полно мертвецов. Некоторые вырывают у себя органы. Англичанка одной рукой крутит над головой автомобиль! Ура! Ура! Она сбивает им автобус. Три ряда вооруженных солдат преграждают движение. Так нас торжественно встречают. Платье слетает с Мирей. Старая англичанка прыгает на нее, вцепляется в грудь, брызги, все течет, все в красном. Все валятся, барахтаются, задыхаются. Всеобщее беснование.

Пламя из-под Арки поднимается и поднимается, отрывается, рассекает звезды, рассыпается по небу… Везде пахнет копченой ветчиной… Вот и Мирей, она говорит мне на ухо: «Фердинанд, дорогой, я люблю тебя!.. Договорились, у тебя так много идей!»

Падает огненный дождь, все хватают огромные огненные куски… Запихивают себе в ширинки, они трещат, клубятся. Дамы украшают себя огненными букетами… Все засыпают, свалившись друг на друга.

25 000 агентов очистили площадь Конкорд. Там больше никто не валяется. Невыносимое жжение. Дым. Это ад.

* * *

Моя мать и мадам Витрув волнуются, ходят взад-вперед по комнате в ожидании, когда у меня спадет жар. Меня привезла машина «скорой помощи». Я лежал на решетке проспекта Мак-Магон. Меня заметили полицейские на роликах.

Даже когда нет жара, у меня постоянно до такой степени гудит в ушах, что я уже готов ко всему. Это у меня с войны. Безумие преследовало меня все двадцать два года. Оно заигрывало со мной, испробовало пятнадцать тысяч шумов, ужасный гвалт, но я неистовствовал больше, чем оно, я не сдавался и опередил его у финиша. Вот! Я победил его и заставил оставить меня. Но настоящий мой враг — это музыка. Она застряла и гниет в глубине моего котелка… Не прекращая агонизировать… Она глушит меня звуками тромбона, защищается день и ночь. Все шумы природы, звуки ниагарской флейты… Я прогуливаюсь по барабану и горе тромбонов… Целыми днями я играю на треугольнике… Мой горн вселяет в меня отвагу. У меня есть целый вольер, и в нем 3527 маленьких птичек, которые постоянно щебечут… Я — орган Вселенной… Мне уже не принадлежат плоть, рассудок и дыхание… Часто у меня бывает изнуренный вид. Мысли спотыкаются и валятся. Я не могу с ними справиться. Я сочиняю Оперу Потопа. Падает занавес, полуночный поезд подходит к вокзалу… Стеклянная крыша наверху разбивается вдребезги и рушится… Пар вырывается через двадцать четыре клапана… рычаги подскакивают вверх… В открытых настежь вагонах триста пьяных музыкантов сотрясают воздух всеми сорока пятью аккордами…