Из ада в рай и обратно. Еврейский вопрос по Ленину, Сталину и Солженицыну - Аркадий Ваксберг Страница 91

Про «дело врачей» (или иначе – по названию одной из опубликованных тогда статей – дело «убийц в белых халатах») написано очень много. Повторять общеизвестное не имеет смысла. Напомним, что целенаправленные аресты врачей определенной «окраски» начались в начале лета пятьдесят второго года (арестованному и замученному еще раньше профессору Этингеру вменяли сначала вовсе не заговор, это потом, уже посмертно, его «включили» в число «заговорщиков»).

4 июня была арестована педиатр кремлевской поликлиники Евгения Лифшиц. Ее обвинили в том, что она, выполняя задание американско-сионистских кругов, неправильно лечила детей и внуков советских руководителей. От доктора Лифшиц добивались признания, что вредительские указания ей давал профессор Вовси, генерал-лейтенант медицинской службы, бывший в годы войны главным терапевтом Красной Армии. К тому же он был двоюродным братом Михоэлса и сам состоял членом ЕАК: связующее звено между заговорщиками-врачами и заговорщиками-сионистами! Мужественная женщина категорически отказалась от поклепа на уважаемого коллегу и даже пыталась повеситься в камере, после чего ее перевели на «лечение» в ставший позже печально знаменитым институт судебной психиатрии имени Сербского. Но и после применения к ней соответствующих препаратов Лифшиц устояла: несмотря на шантаж и пытки, требуемых от нее показаний против профессора Вовси, как их ни домогались, она не дала. Между тем самого Вовси арестовали только в ночь на 11 ноября, а профессора Виноградова четырьмя днями раньше. Дальше аресты пошли уже лавиной.

Опубликовать полный список арестованных к середине января пятьдесят третьего года врачей практически не представлялось возможным – это был бы список чуть ли не всех светил советской медицины того времени: терапевтов и хирургов, ларингологов и офтальмологов, невропатологов и психиатров, педиатров и урологов… И даже патологоанатомов! Все они, оказывается, не лечили, а убивали – травили лекарствами, резали на операционных столах. Среди арестованных был и академик Владимир Зеленин, чье имя носили и носят популярные капли, назначаемые при сердечных заболеваниях, и профессор Марк Серейский, в клинике которого проходили лечение тысячи больных, страдавших нервными стрессами… Полный список арестованных был невозможен еще и потому, что в нем оказалось много русских медиков – намного больше, чем требовалось для отвода глаз. Это разрушало бы модель сионистского заговора, ибо трудно было объяснить так называемому рядовому читателю, с какой стати вдруг обласканные советской властью, увенчанные всеми возможными почетными званиями и орденами, престарелые светила русской медицины вдруг скопом продались международным еврейским организациям.

Но публикация – в весьма усеченном составе – состоялась, и эффект был достигнут. Официальная кампания началась, и за первым ударом неизбежно должны были последовать другие. Самое угрожающее состояло в том, что это был первый, после 1938 года, случай публичного зачисления отобранных жертв в шпионы и террористы: тысячи и тысячи казненных за эти пятнадцать лет (не только великие деятели науки и культуры, как Вавилов, Мейерхольд, Мандельштам или Бабель, но и сам «кровавый карлик» Ежов) ушли в небытие тайно – без сообщения в печати и далее без информации родственников о состоявшемся приговоре. Более того, родственников, не говоря уже о посторонних, все время обманывали, пытаясь создать иллюзию, будто их близкие живы и где-то отбывают некое таинственное наказание «без права переписки». Даже только что прошедший суд над Лозовским и другими деятелями ЕАК был тайным, и ни слова о нем не просочилось в печать.

Ситуация изменилась в корне – и, конечно же, не случайно. На то и объявили про скорое окончание следствия, за которым следует суд, что он был задуман как открытый – с далеко идущими последствиями. Зерна упали на готовую, взрыхленную почву. О том, как тысячи людей начали отказываться от всякой медицинской помощи, опасаясь стать жертвами «убийц в белых халатах», много писалось. Тысячи добровольцев сообщили Лубянке дополнительную «информацию» о том, что еврейские врачи убивают своих пациентов. Особо страстное письмо отправил из больницы Сталину маршал Конев. Будучи человеком не слишком отменного здоровья и не чувствуя резкого улучшения после лечебных процедур, Конев спешил подтвердить, что медики-евреи травят его лекарствами, стремясь лишить товарища Сталина самого верного солдата. Несомненно, это послание войдет в биографию маршала, наряду с его полководческими успехами во время войны.

В газетном сообщении об аресте «врачей-убийц» великий Михоэлс впервые был назван «известным еврейским буржуазным националистом», а Борис Шимелиович, по той же «газетной» версии, давал своим коллегам «директиву об истреблении руководящих кадров в СССР». Таким образом, предстоящий публичный процесс должен был снять секретность и с дела ЕАК: их непременно связали бы друг с другом, объявив каким-то образом и о свершенной казни. Тот же факт, что дело ЕАК слушалось при закрытых дверях, всегда можно было объяснить заботой о сохранении государственных тайн, поскольку подлые изменники передавали американским хозяевам военные и экономические секреты.

Для быстрого разжигания антисемитской истерии на бытовом уровне были отмобилизованы самые бездарные и самые оголтелые перья. Публикуемые материалы не касались глобально «мировоззренческих» проблем, не старались подвести под национальную ненависть некую теоретическую базу, а рассчитывали на примитивный читательский уровень, для которого никаких объяснений не требуется. Две кликушествующие журналистки – Ольга Чечеткина и Елена Кононенко – слагали оды в честь заурядной медички-стукачки Лидии Тимашук (она заведовала электрокардиографическим кабинетом Кремлевской больницы), из которой Кремль, устами все тех же журналисток, спешно лепил «русскую Жанну д'Арк». В доносе Тимашук четырехлетней давности (его спешно откопали в архиве) не было никакой антисемитской направленности: она лишь доносила о «неправильном лечении» Жданова, которое вели исключительно русские врачи, – доносила, стремясь отвести возможные обвинения от себя (электрокардиолог, она тоже была в составе лечащей медицинской бригады). Не имея под рукой ничего другого, пришлось довольствоваться хотя бы этим протухшим товарцем.

Неистовствовал очень популярный у примитивного читателя журнал «Крокодил». Писатель и по совместительству лубянский сотрудник Василий Ардаматский сочинил похабный антисемитский фельетон «Пиня из Жмеринки», который мог вызвать утробный смех разве что у читателя с мозгами неандертальца. «Знаете ли вы Сарру Шмерковну Пеступович?» – вопрошал правдистский фельетонист Семен Нариньяни, страдавший комплексом неполноценности: в любую минуту ему могли напомнить, что он грузинский еврей. «Знаем, знаем! – отвечали герои его сочинения. – Это та Сарра Шмерковна, которая писает в суп соседям по коммунальной кухне». Шла подготовка умов для предстоящей кровавой акции.

Не очень удивляет и то, что в унисон с советскими кликушами – пропагандистами и журналистами, гневно обличавшими убийц в белых халатах, – запели и на Западе профессиональные друзья братского СССР, родины мирового пролетариата. Трогает безраздельная поддержка со стороны левых французов – они, как всегда, подсуетились раньше других и оказались в первых рядах. Свой гнев к презренным холопам сионизма выразили писатели Андре Вюрмсер и Владимир Познер, а также – весьма знаменитые в политических и интеллектуальных кругах: Жорж Коньо, Пьер Эрве, Максим Родинсон, Франсис Кремье. Одна из присоединившихся к ним – мадемуазель Анни Бесс, впоследствии ставшая виднейшим историком коммунизма, мадам Анни Крижель, на закате дней написала книгу «Се que j' ai cru comprendre» («To, что я, кажется, поняла»), где покаялась за прежнюю свою зашоренность и слепоту и объяснила их причину: «Еще были живы в памяти, – пишет она в своей книге (р. 777-778), – опыты нацистских врачей над живыми людьми (об «опытах» советских – и тоже над живыми – тогда, конечно, не знали. – А. В.) ‹…› Никто не сомневался и в том, что они приложили руку к уничтожению Горького, Менжинского, а потом еще и Щербакова, и Жданова (как можно было сомневаться в том, что утверждала советская пропаганда?! – А. В.). ‹…›