Тайный год - Михаил Гиголашвили Страница 85

– А как эти шпанцы вообще в Америку попали?

Принс пояснил:

– В Индию плыли, а туда попали.

Это вызвало смех:

– Вот те на́! Индия же на востоке? Чего же они на запад потащились?

Но Принс легко и просто ответил:

– Новый путь искали. Думали обогнуть. Земля же круглая.

– Да? Круглая? – С сомнением раскрыл крылья у кроля (тот умостился у него на коленях и лапами тёр мордочку). – И ты так думаешь? Значит, ежели земля круглая и ежели идти по моему царству всё дальше на восток, то в эту Америку через землю Шибир тоже попасть можно? Вот таким путём?

И, взяв посох, ткнул им в карту из буйволиной кожи, покрутил остриём там, где была Московия, повёл посохом направо и дальше по стене (сам думая, что если верить им и за страной Шибир Америка, то выходит, что и Америка наша, ибо всё, что за Яиком, – наше, и вся Шибир тоже скоро будет наша! Так и Америку возьмём, с Божьей помощью!).

– Конечно, так! За Шибирем – Америка.

Ещё раз переспросил, уверен ли Принс, что земля кругла? – на что получил ответ, что да, уверен, это Коперник доказал.

Поморщился:

– Не знаю… Про то, что бока у земли круглы, ещё грецкий мудрец Аристарх из Самосы вещал – так его изгнали за колдунство. Обасников-то ^[124] много развелось… Шаманы, волхвы, гадачи… Всяк своё талдычит… Как же это она крутится? На ниточке к небу пристёгнута или как?

Принс повертел рукой перед собой:

– Нет, она крутится вокруг себя и вокруг Солнца.

Хитро усмехнулся:

– Да? А Господь где тогда пребывает? Он что, на каруселях али на смешном бревне – туда-сюда, туда-сюда? А?

Принс серьёзно ответил:

– А разве Господь – владыка только нашей Земли? Он – Господь всего: и звёзд, и планет, и Солнца, и всего что есть! Он там где-то, в безбрежности, обитает!

От этого ответа притих, словно ударенный, представив себе безбрежность и чуть не впав от этого в омрак.

Но ничего, отлегло, вернулся к прежнему разговору:

– Этот Коперник ляхом был? – и, услышав, что да, Коперник рождён в Кракове от отца-поляка, с презрением кивнул:

– Ну, а я что говорю – поляк! Не доверяю я ляхам, этим гадам шипучим! Вот если мне немец скажет, что земля кругла и вертится, я ещё подумаю и, может быть, и поверю, ибо немцы – мастера во всём! Вот, часовьё на шею вешать придумали! – потряс он цепью с часами. – А полячишки! Собака хайлает – ураган носит! – Услышав, что мать у Коперника силезка, Барбара Вайценроде, а силезцы – те же немцы, только с другого боку, потряс чётками: – Вот именно, с другого! Нет, ляхская лживая кровь всё равно своё возьмёт и на обманные подлости потянет, ещё моя мамушка Аграфена говорила, что поляки только лгать, на чужое зариться и с жидами якшаться горазды!

Походил по келье, допил урду из ковша, взял Принсевы записки:

– Ты когда рождён? В семь тысяч пятьдесят пятом? Я в этот год на царство венчан был. Вишь, сколько ты живёшь на свете – столько я царствую. И мерзко мне читать, что пишешь ты дальше: якобы московиты – рабы по натуре, под кнутом – боязливы и подхалимчивы, а без кнута – грубы и скотоподобны. Ведь каков царь – таков и народ, не так ли? Каков хан – такова и орда? А я таков ли?

Больно хлестнул его чётками по голове:

– Вот тебе за ложь! Вот тебе! Не знаешь – не пиши! А далее? Совсем уж непотребство накорябано: «Довольствуясь одним только своим туземным языком, московиты не знают всех других языков; а так как у них очень достаточно природных способностей к изучению всяких наук, то, если бы к этому прибавить образование, они были бы не ниже других народов…» «Были бы не ниже» – это как сие понимать? Значит, ныне мы ниже других народов? Да? Были бы, были бы? – Воздев руки, высоким голосом, дважды, зло и занозливо выпел эти «бы».

Принс понял, что настал самый опасный миг, что царю врать – бессмысленно, он проницает всё насквозь, потому, внутренне перекрестившись, рискнул:

– Разве не так? Разве московиты ездят по миру? Разве знают другие языки?

Как ни странно, этот лобовой удар заставил осечься, опустить занесённые чётки, растерянно ответить:

– А чего, скажи на милость, им по италиям и паризам таскаться? Свою темноту показывать? Меня позорить? Ересей набираться? Пусть сперва научатся кой-чему, окрепнут, а потом уж едут куда хотят, никто их за хвост не держит… И так уже столько сбежало, что полк собрать можно… Полк иуд-алтынников… Но вот ты пишешь, что у московитов очень много способностей к наукам и, при образовании, они были бы не ниже, а то и выше других народов. Сие правильно! И я так думаю! И будут выше! Только школы открывать надо! Вон у вас сколько универзитасов открыто! Сколько уже есть? – спросил с завистью.

Принс, переминаясь, согласно перечислил:

– Много, государь. Падуя, Болонья, Флоренция, Оксфорд, Сорбонна, Хайдельберг, Краков…

Горько это было слышать.

– Ишь ты! А у меня – ни одного! Да что там! У нас простых школ раз-два – и обчёлся, грамоте при монастырях учат кому как бог на душу положит… А почему? Да потому, что покоя нет, войны без конца, со всех сторон враг зарится, куски от страны откусить норовит, до учёбы ли тут? Дай сил с татарвой управиться и шведов от границ откинуть! Вся казна на пушкарей, оружие и воинов уходит, а на универзитасы деньги нужны! О Господи! Ты сам где учён? Что там? Как?

Принс стал обстоятельно выставлять один за другим пальцы:

– В Падуе учил философию. В Болонье – риторику. В Кракове теологию слушал. В альма-матер хорошо – молодые люди на длинных скамьях сидят, профессорам внимают, все премудрости записывают, а по вечерам по трактирам пиво пьют с молодками!

Повернул значительно к нему голову:

– Тоже дело! А ты, Данила, иди-ка на службу ко мне! Да! Мне каждый учёный котелок к месту! Кстати, поможешь школу для толмачей открыть.

Принс, ждавший виселицы за свои вирши, не мог справиться с жидким пустым туманом в голове, не очень понимал, о чём речь:

– Я? Школу? Толмачи? Но меня… Я… Мне… Я в Московию с послом Кобенцелем приехал…

Удивился:

– С Кобенцелем? С этим хитрюжным облупленным венским псом? Ты кто? – Услышав, что Принс – секретарь при посольстве императора Максимилиана в Москве, в бумагах и языках помогает послу, но во дворцы не ходит, потому не знает, каков на самом деле Московский царь, теперь будет знать, он вдруг гордо приосанился: – И… каков же я?

Принс горячо зашептал:

– Хороший, добрый, мудрый, справедливый, с ангелом в руках…

Это понравилось:

– Вот так и напиши: сидит-де московский царь и доброго ангела на руках пестует. Да, Кругляшок? – на что кроль ответил урчаньем, хотя глаз не открыл, не желая выходить из сладкой дрёмы. – Вот и мы так: спим всю жизнь, а потом нас смерть косой режет – и всё… А то, что мои олухи жалуются, что их никуда не пускаю, – так это вздор! Пусть едут куда хотят! Но после от меня хорошего не жди! Раз ты беглец, раз отпал на чужу – то подлец выходишь! – Тут осёкся на полуслове, пожевал губами, покряхтел и, чтобы переменить материю, спросил: – А вот скажи на милость, зачем ты так подробно мои богатства и доходы описываешь? Где? Забыл? Могу напомнить!