Чапаев - Павел Аптекарь Страница 54

«Ночью, в напряженной и сердитой тишине погрузили первую роту иваново-вознесенских ткачей. По берегу в нервном молчанье шныряли смутные тени бойцов, толпились черными массами у зыбких скользких плотов, у вздыхающих мерно и задушенно пароходов, таяли и пропадали в мглистой мути реки, снова грудились к берегу и снова медленно, жутко исчезали во тьму. Отошла полночь, в легких шорохах лег рассвет. Полк уж был на том берегу. Полк перебрался, неслышим врагом, торопливо бойцы полегли цепями: с первой дрожью мутного рассвета они, нежданные, грохнут на вражьи окопы.

Здесь, на берегу, всю команду вел Чапаев — командовать полками за рекой услал Чапаев любимого комбрига Ивана Кутякова. За ивановцами должны были плыть пугачевцы, разинцы, Домашкинский полк… Время замедлило свой ход, каждый миг долог, как час. По заре холодок. По заре тишина. Редеющий сумрак ночи ползет с реки.

И вдруг — команда! Охнули тяжело гигантские жерла, взвизгнула страшным визгом предзорьная тишина: над рекой шарахались в бешеном лете смертоносные чудища, рвалась в глубокой небесной тьме гневная шрапнель… Били орудия, взбешенным звериным табуном рыдали снаряды. В ужасе кинулся неприятель прочь из окопов. Тогда поднялся Ивановский полк и ровным ходом заколыхал вперед. Артиллерия перенесла огонь, куда отступали колчаковские войска. Потом смолкла — орудия тянули к переправе, торопили на тот берег. Переправляли Пугачевский полк — он берегом шел по реке, огибая крутой дугой неприятельский фланг. Иваново-вознесенцы ворвались с налету в побережный поселок Новые Турбаслы. И здесь встали — безоглядно зарываться вглубь было опасно. Уж переправили и четыре громады броневика, грузно поползли они вверх — гигантские стальные черепахи. Но в зыбких колеях, в рыхлом песке побережья сразу три кувыркнулись, лежали бессильные».

Если описанное комиссаром соответствует действительности, то начдив и его соратники совершили ошибку, вызванную отсутствием фундаментального военного образования: в наступлении, тем более при форсировании реки, необходимо постоянное содействие атакующим. В такой ситуации позиции орудий необходимо менять побатарейно или подивизионно, не допуская перерыва в поддержке войск. Штаб не выяснил, выдержит ли грунт в районе переправы тяжелые бронемашины, что привело к временному выходу боевой техники из строя. Журнал боевых действий Туркестанской армии дополнил яркую картину форсирования Белой лаконичной записью о том, что в полночь 7 июня на правый берег Белой у деревни Красный Яр переправились два батальона 220-го стрелкового полка. С подходом третьего батальона и 217-го стрелкового полка они к четырем часам утра заняли деревни Александровка и Новые Турбаслы. 3-я бригада не смогла прорваться в Уфу по мосту из-за сильного пулеметного огня противника.

Командование Западной армии намеревалось ликвидировать плацдарм и отразить наступление на Уфу. По замыслу генерала Ханжина, 2-й Уфимский корпус генерала Войцеховского должен был прочно оборонять район Уфы, чтобы позволить в это время 3-му Уральскому корпусу и 11-й стрелковой дивизии подготовить контрудар по красным, наступающим в стык между Западной и Сибирской армиями. Дивизиям 1-го Волжского корпуса генерала Каппеля было предписано содействовать этой операции и оборонять переправы на реке Белой южнее Уфы до Стерлитамака. Однако организовать решительный контрудар было непросто: Западная армия в тот момент оказалась в периоде «междуцарствия». Недовольная отступлением ее войск и беспокойными депешами генерала Ханжина, Ставка в двадцатых числах мая заменила начальника штаба, бывшего «народоармейца» генерал-майора Сергея Щепихина на сибиряка Константина Сахарова (Алексей Будберг назвал его «бетонноголовым»). Сахаров привез с собой группу офицеров, которые начали занимать ключевые посты в армейском управлении. Это был явный намек на будущую смену командующего, которая и произошла вскоре после оставления белыми Уфы. Турбулентность в штабе армии не могла не сказаться на настроениях его сотрудников, планировании и ведении боевых операций. Офицеры и генералы нервничали, опасаясь совершить ошибки, за которые их могли удалить, и совершали их больше, чем обычно.

Нервозность сказывалась и на подготовке контратак, перевозках и снабжении белых полков и бригад боеприпасами. Тем не менее к полудню белые полки оправились и начали контратаковать.

Из-за недостаточности переправочных средств, занятых переброской войск, страдала доставка боеприпасов. В передовых цепях иваново-вознесенцев патроны были на исходе. Контратаки полков Камской и Уфимской дивизий привели к полному истощению запасов патронов, передовые батальоны стали подаваться назад. «Когда неприятель повел полки вперед, когда зарыдали Турбаслы от пулеметной дроби, не выдержали цепи, сдали, попятились назад. Скачут с фланга на фланг на взмыленных конях командир, комиссар, гневно и хрипло мечут команду: “Ни шагу… ни шагу назад! Принять атаку в штыки! Нет переправ через реку! Ложись до команды! Жди патронов!” Видит враг растерянность в наших рядах — вот он мчится, близкий и страшный, цепями к цепям. Вот нахлынет, затопит в огне, сгубит в штыковой расправе. И в этот момент подскакали всадники, спрыгнули с коней, вбежали в цепь. “Товарищи! Везут патроны. Вперед, товарищи, вперед!” И близкие узнали и кликнули дальним: “Фрунзе! Фрунзе в цепи!”», — описывал тот бой Фурманов. Появление командарма и начдива, как не раз уже бывало, вернуло бойцам и командирам уверенность в своих силах и успехе боя. Красные цепи стремительно рванулись вперед и отбросили белых, не ожидавших такой перемены в настроении противника.

Будущий летчик, Герой Советского Союза Александр Васильевич Беляков, служивший в 25-й дивизии артиллеристом, вспоминал:

«С наблюдательного пункта батареи хорошо просматривались цепи бойцов, наступавших на деревню. Но, прижатые к земле пулеметным огнем противника, они залегли и продвигались крайне медленно.

Но вот недалеко от нас показалась группа всадников. Среди них батарейцы узнали начдива.

— Чапаев! Впереди на иноходце, видишь?..

Чапаев буквально врос в коня. Одет он был просто — солдатский китель, туго перетянутый ремнем с портупеями, револьвер, шашка через плечо и плетка в правой опущенной руке, на шее бинокль. Комдив скакал быстро, а за ним — командир бригады Потапов, комиссар Фурманов и ординарец. Вскоре вся группа перешла в галоп. Мы выпустили несколько снарядов по деревне. Цепи бойцов поднялись и с криком “ура” бросились вслед за Чапаевым на врага. В бинокль было видно, как с противоположного конца деревни убегали белые. Таким и остался для меня в памяти на всю жизнь Василий Иванович Чапаев — бесстрашно летящим навстречу врагу…»

Тем не менее бои продолжались: взрывом бомбы был контужен Фрунзе, начальник политотдела Тронин получил ранение в грудь. Пулемет с неприятельского аэроплана обстрелял группу командиров и ранил Чапаева. Начдиву повезло: пуля была на излете и застряла в черепе, не пробив его. Повезло и всей дивизии: неизвестно как повернулся бы бой на правом берегу Белой, если бы Чапаев утратил способность появляться в критическом месте сражения и заряжать бойцов своей энергией и уверенностью в своей непобедимости.

Фельдшеры вытаскивали смертоносную частичку металла, начдив терпел, скрежеща зубами от боли. Вопреки всем медицинским правилам Чапаев сразу же после удаления пули отправился на передовую, зато заставил Фрунзе покинуть плацдарм и не рисковать собой. Многие издания по истории Гражданской войны обошла фотография, на которой Чапаев в фуражке поверх бинтов сидит рядом с комиссаром. Будь поточнее белый стрелок, Красная армия могла бы лишиться сразу двух видных военачальников.