Чапаев - Павел Аптекарь Страница 53

— А в боях какой?

На Чапаева этот простой, казалось бы, вопрос подействовал как звук пролетевшей пули. Он на секунду остановился и пристально взглянул на Фрунзе:

— А почему вы спрашиваете, Михаил Васильевич? Значит, и вам подметные письма были? Дошло-таки. Поссорить нас хотят. Про меня одно пишут, про военкома другое. Меня насчет коммунистов обвиняют, а военкома, что, мол, не боевой. Так, глупости всё. Разговора не стоит.

— Говори прямо, Василий Иванович, сработались?

— Как вам сказать? — задумался уже всерьез Чапаев, словно мысленно пробегая свои взаимоотношения с Фурмановым. — Спорим. И часто спорим. И поругались бы, если бы у него характер был, как у меня. А так до ругани не доходит. Договариваемся. Он ведь какую политику взял: вот поспорим, раскипячусь я, уйду. Он сам об этом, из-за чего спор был, потом ни за что не начнет. Ждет. Потом опять говорим обо всем. А о том, на чем не сошлись, молчит. Я не выдержу, начну, он ко мне: “Ежели сам начал, так не горячись, а выслушай”. Что ты с ним будешь делать! Слушаешь… Чем еще интересуетесь? Бойцы его признали. Вот, к примеру, сейчас все под Уфой возится. Я, пожалуй, его бы там и начальником боевого участка назначил, да не подчинен он мне…

Только что ж это все я да я, — спохватился Чапаев. — Пусть и Фурманов начистоту обо мне выскажет.

Фрунзе повернулся к военкому. Гордый и самолюбивый Чапаев напряженно смотрел на своего соратника. Фурманов встал, положил руку на плечо начдиву, улыбнулся и отчеканил:

— Претензий к начальнику 25-й стрелковой дивизии товарищу Чапаеву не имею, а о своих достоинствах он знает лучше меня.

Чапаев расхохотался:

— Перехитрил… Я-то ему замечательных аттестаций надавал, а он “претензий не имею”. Вот, Михаил Васильевич, всегда нас интеллигенция вокруг пальца обводит.

Но упреки прозвучали без обиды, Чапаев смеялся наравне со всеми.

Потом командарм и командование дивизии обсуждали обстановку и будущую операцию. Докладывал сам Чапаев. Временами красота предстоящей операции как бы захватывала его и он обращался к Фурманову, Фрунзе был судьей. А Фурманов — свой товарищ, свидетель и соучастник всего того, что давало в результате эту боевую слаженность, настоящую симфонию, которую представлял на мятой трехверстке начальник дивизии. Временами Василий Иванович прерывал свой доклад и обращался к командующему, словно ожидая оценки. Фрунзе молчал, но в глазах светилась радость, и она передалась Чапаеву, и только тогда, когда доклад был окончен, Михаил Васильевич, как бы подводя итог, заметил:

— Значит, через два-три дня встречаемся в Уфе!»

Как опытный забойщик подрубает одну жилку и тем самым обрушивает весь угольный пласт, так и Фрунзе сосредоточенными ударами во фланг и тыл обрушивал колчаковский фронт. В зависимости от обстановки меняя в деталях направление удара, он все глубже и глубже вклинивался в расположение колчаковской армии, перерезая сообщение врага, дробя его силы, подтягивая свои резервы.

На совещании командного состава Фрунзе уточнил задачи армии: ударами с плацдармов севернее и южнее Уфы окружить и разгромить Волжскую и Уфимскую группы противника. Южнее Уфы наступала Ударная группа армии — 24-я стрелковая дивизия, 3-я бригада 2-й стрелковой дивизии и 3-я кавалерийская дивизия; севернее — 25-я стрелковая дивизия.

К началу июня 1919 года чапаевская дивизия насчитывала 8900 штыков, 882 сабли, 185 пулеметов, 24 легких и восемь тяжелых орудий, ей был подчинен 17-й бронеотряд из трех бронемашин, одной из них был «Гарфорд-путиловец» со штурмовой пушкой. Противостоявшие части 8-й Камской дивизии белых уступали ей в живой силе и в артиллерии примерно в 1,5 раза.

Чапаев, понимавший, что броневики могут оказать существенную огневую поддержку в случае контратак противника и его преследования и воздействовать на его моральный дух, потребовал от командиров бригад тщательно подготовить дороги и мосты для прохода машин, особенно тяжелого «Гарфорда».

В ночь на 7 июня Чапаев отдал подробный приказ о форсировании Белой и дальнейшем наступлении на Уфу. Он поручил саперам 73-й и 75-й бригад и приданным им подразделениям 31-й стрелковой дивизии построить к 19 часам мостки на правом берегу реки напротив Красного Яра для выгрузки пехоты из парохода. Одновременно начдив распорядился подготовить паром для перевозки бронеавтомобилей и укрепить дороги по направлению их движения.

Командиру 73-й бригады Ивану Кутякову было поручено создать ударную группу в составе трех стрелковых полков, сводного батальона, бронеотряда, кавдивизиона и легкого артдивизиона. Вечером она должна была переправиться по заранее построенному мосту, в ночь на 8 июня перейти в наступление и захватить железнодорожный мост через реку Уфу, обойти город Уфу, чтобы помочь частям 75-й бригады при атаке на город. Два батальона 219-го стрелкового полка Сергея Сокола получили приказ «произвести одновременно с действительной переправой на плотах в районе дер. Лавочная демонстрацию так, чтобы она ничем не отличалась от действительной переправы, для чего необходимо иметь вид готовящейся действительной переправы».

Частям 74-й стрелковой бригады предписывалось переправиться следом за ударной группой 73-й стрелковой бригады, занять деревню Нижние Турбаслы, подчинить себе 220-й стрелковый полк и оказать содействие 26-й стрелковой дивизии в овладении Благовещенском. Командир 75-й бригады должен был с началом переправы начать демонстрацию, выбрав на своем участке более подходящее место, начать обстрел города, использовав бронепоезд в районе железнодорожного моста, и позволить белым беспрепятственно покинуть Уфу.

Тем временем форсирование Белой Ударной группой Туркестанской армии было сорвано упорным сопротивлением Волжской группы и частей 4-й дивизии противника. Дмитрий Фурманов, который в донесениях сообщал о частых переходах солдат противника на сторону красных и их сдачу в плен, позже описывал иного, сильного и упорного противника: «Враг ощетинился на высоком уфимском берегу жерлами английских батарей, офицерскими полками, стальной изгородью крепких надежных войск». Действительно, 4-я Уфимская и 8-я Камская пехотные дивизии белых были прочнее других соединений белой армии. Они были сформированы летом и осенью 1918 года из повстанцев, свергнувших советскую власть в Уфимской губернии. Командование старалось пополнять полки этих дивизий уроженцами Уфимской губернии. Но кроме уфимцев и камцев Туркестанской армии противостояли более слабые 11-я и 12-я дивизии, которые понесли большие потери в апрельских и майских боях и в значительной степени утратили боевой дух. Влитые в эти дивизии пополнения также не выказывали большого желания сражаться с красными. 12-я дивизия к моменту начала боев находилась в резерве армии.

Теперь успех Уфимской операции зависел в первую очередь от 25-й дивизии. Чапаев и Фрунзе выбрали удачное место для переправы: река Белая у Красного Яра имела излучину. Правый берег был болотистым, затруднявшим движение и переправу, поэтому белое командование не ожидало форсирования реки в этом месте. Чтобы не тратить силы на прикрытие всего берега, оно не создавало укреплений на берегу реки, основные силы оборонявшихся полков были сосредоточены на позициях, замыкавших изгиб. Кроме того, место переправы находилось далеко от артиллерийских позиций неприятеля. Боевое охранение на берегах было слабым и не обнаружило возведение моста красными. Бригаде Кутякова удалось форсировать серьезную водную преграду при минимальном сопротивлении противника. Пароходы смогли беспрепятственно переправить первый эшелон, вслед за этим саперы завершили наведение мостов. Фурманов впоследствии писал: