Аттила - Глеб Благовещенский Страница 51

Но важнее всего географические показания Иорнанда. Он пишет, что по берегу Океана (на восток от Вислы) живут Эсты, совсем миролюбивое племя. На юг от них и близ них живут Акатциры, иначе Агатциры (Агафирсы), очень храбрый народ. Под Акатцирами растягиваются над Черным морем Булгары, сделавшиеся, к несчастью, слишком известными за наши грехи, прибавляет историк. Тут (между Булгарами) воинственные народы Уннов плодились некогда как густая трава, чтоб распространить двойственное и яростное нашествие на народы, ибо Унны распадаются на две ветви и живут в различных странах. Это Алтциагиры и Савиры; иначе писали Алтциагры, Аулциагиры, Аудциагры, а также Ултциагиры, Ултициагры, Уултциагиры (ultiziagri, uultiziagiri), что прямо уже указывает на имя наших Уличей, с которыми долго воевал Олег. Савиры же, несомненно, наша Севера, Северяне, восточное племя наших Славян, они же и Танаиты или донцы. Приток Дона – Донец и доселе прозывается Северским.

Эти Аулциагры, по словам Иорнанда, часто ходили в окрестности города Херсона, где жадный купец торговал богатыми произведениями Азии. Что же касается Хугиугуров (иначе Хунугары), прибавляет Иорнанд, то они известны как торговцы куньими мехами. «Там-то живут те Унны, которые стали страшны для людей однако весьма неустрашимых», то есть для Готов.

Ничего яснее и понятнее нельзя рассказать о коренном местожительстве знаменитых Уннов, об их разделении на две ветви, днепровскую и донскую, Западную и Восточную (о чем говорит и Филосторгий), на Кутургуров и Утургуров Прокопия, как и об их отношениях к Херсону и к древнему Воспору. И наша История застает южное население разделенным на две ветви: Руссы (Киев) и Северо.

Два свидетеля, современники, писавшие один по-латыни на западе, другой по-гречески на востоке, говорят одно и то же, что Унны были коренные туземцы нашей Русской страны, Киммерияне, то есть такие старожилы этих мест, история которых скрывается в Киммерийском мраке всей человеческой древности.

Хунны, Хуянугары-гуры Иорнанда, стало быть, жили там же, где отделяет для них место во втором веке по Р. X. Птолемей, а в четвертом Маркиан Гераклейский. В то время это имя еще не было в ходу, не было знаменито. Оно заслонялось славным именем Роксолан, тотчас, как мы говорили, пропавших с лица истории, как только произнесено было имя Уннов.

Историческая критика, однако, не хочет даже опровергнуть приведенных свидетельств, а всеми мерами, наперекор здравому смыслу, держится за сказочное готское сведение, что Унны пришли с того берега Азовского моря. Она даже не хотела ограничиться и этим коротким указанием и распространила тот берег до северного Урала и до пределов Китая.

Сочинение Дегиня, доказавшего по Китайским летописям, что Унны пришли от Китайских границ, основано ведь только на сходстве имен Хионгну, Хиунгну, Хиунийу и Хунны, которому нисколько не противоречит и самое имя Китая – Хина. Но что же значит сходство имен и вся этимология при полнейшем различии свидетельств истории, этнографии, географии? Надо только удивляться, каким образом несообразная догадка Дегиня утвердилась в науке, как непреложная истина (Тэйлор в своей «Первобытной Культуре» говорит между прочим, что у древних Мексиканцев месяц назывался Мецтли. Следует ли из этого, что наш месяц прибыл к нам из Америки?). С его легкой руки все стали твердить, что Унны были истинные Калмыки, и все старались при всяком случае только доказывать и распространять это поверхностное заключение. Затем Клапрот доказал, а Шафарик подтвердил, что Унны были Уральского происхождения, родственники Башкиров и предки Венгров. Теперь этой новой истине уже никто не противоречит. Почему Венгры старательно утверждают свое родство с Уннами и отыскивают доказательства, странствуя по Уралу, Кавказу и по всей Сибири (Экспедиция Зичи).

Мнение, что они могли быть Славянами, по Венелину – Булгарами, новые исследователи почитают «заброшенным». Но нам кажется, что в такой темной и вовсе еще неразработанной области, каково время, так называемого, великого переселения народов, никакое мнение нельзя почитать заброшенным, ибо до сих пор здесь все исследования, самые ученые, как и самые фантастическая, основаны только на догадках и соображениях, более или менее удачных, но подобранных каждым исследователем всегда как бы на заданную тему. При таком положении дела весь вопрос должен заключаться в качестве и количестве древних свидетельств: исторических, географических, этнографических, которые, при всем разноличии и разнообразии источников, говорили бы одно.

Мы полагаем, что каждый читатель, не заучивший множества исследований, если прямо обратится к первым источникам и последует золотому правилу Гроберга, что «в истории, равно как и в географии, чувствуя себя сколько-нибудь способным судить здраво, смело должно полагаться более всего на свои собственный сведения, нежели на чужие»,– каждый читатель в Уннах скорее увидит Славян, чем другую какую-либо народность.

Прежде всего на эту простую мысль наводит сама история Уннов.

Неведомый народ, Унны, необходимо должен раскрыть себя и свое происхождение своею историею.

О чем же и что говорит эта история?

«Гунны, самый свирепый из всех варварских народов, напали на Готов»,– говорит готский патриот и историк Иорнанд (гл. 24).

Когда Готы услыхали о движении Уннов, об их завоеваниях, то пришли в ужас и стали держать совет со своим королем, что следует предпринять и как предохранить себя от такого опасного врага? Королем Готов в то время был знаменитый Эрманарик, Готический Александр Македонский.

До сих пор он оставался победителем в борьбе со многими народами; до сих пор его владычество простиралось на всю Скифию и Германию. Но теперь он сам был весьма озабочен, услыхавши о приближении Уннов, а главное увидевши, что ему изменил подвластный, но вероломный народ Росомоны, или Роксоланы. А это произошло вот по какому случаю: один из Росомонов, вероятно, знатный человек, вероломно покинул короля и, нет сомнения, ушел к Уннам. Но во власти короля осталась жена беглеца, именем Саниелх (Sanielh, иначе: Сонильда, Сванигильда). Рассвирепевший Эрманарик, за бегство мужа, приказал казнить жену, которую привязали к двум лошадям, и она была растерзана на части. Ее родственники, братья мужа, Сарус и Амиус, мстя за смерть неповинной женщины, поразили Эрманарика мечом в бок. После того король, изнуренный раною, влачил печальную жизнь, чем воспользовался король Уннов Баламбер-Валамер и напал на восточных Готов, занявши их земли. К тому еще и западные Готы отделились и оставили Эрманарика одного воевать с Уннами. И от раны, еще больше от горя, что не может совладать с Уннами, он помер, однако, в глубокой старости, 110 лет.

Аммиан Марцеллин говорит, что Эрманарик, захваченный врасплох, после долгой борьбы с Уннами, в отчаянии и страхе от неминуемой гибели, сам лишил себя жизни.

После него, по свидетельству Марцеллина, был избран королем Витимир, который, продолжая борьбу, в подкрепление себе, нанял каких то других Уннов и долго воевал против Алан (почему против Алан, когда нападали Унны, ясно, что Аланы и Унны были кровная родня), но после многих поражений, совсем подавленный превосходством врага, в одной битве он погиб. У него остался малолетний сын Видерик на попечении двух старших воевод его отца, Алатея и Сафракса. Когда опекуны увидели, что дальнейшая борьба (с Уннами или с Аланами?) невозможна, они благоразумно отступили со своим питомцем к берегам Днестра. Это рассказывает Марцеллин.