Загадки истории. Крымское ханство - Андрей Домановский Страница 48

Впрочем, если приготовления Мехмеда Герая к походу на Москву гневные султанские слова и притормозили, то не остановили – угрозы втянутого в венгерскую кампанию стамбульского правителя пойти походом на Крым явно были малореализуемы. Подготовка к московской операции в Крыму продолжилась.

Моcковиты, по мере возможностей, старались следить за действиями крымцев. В частности, уже 28 февраля была отправлена специальная грамота «султанову слуге Диздерьбургану Азовскому» с просьбой уведомлять московского князя о том, «каковы будут там у тебя вести… а мы тебя впредь своим жалованием свыше хотим жаловать». Для разведки активно использовали казаков, в частности, некоего «Ивашку Лазарева со товарищи». Четверым из них следовало тайком проникнуть в Крым к русскому послу Василию Наумову, «а которые останутся в Азове, и тем доведываться про царя Крымского и про царевичей, где ныне царь, не пошел ли куда из Крыма, а царевичи все ли в Крыму, не пошел ли который из Крыма, и будет царь вышел из Крыма, и куда пошел, на великого князя украину или куда?»

Отлаженная разведка принесла свои плоды – уже 10 мая 1521 г. из Азова прибыли «казаки Миша Тверитин с товарищами» и сообщили, что «царь Крымский Магмет-Гирей готов со всею силою на тебя к Москве», однако вынужден отложить поход, поскольку против него выступили родственники Саадет Герай и Геммет Герай, рассчитывавшие собрать в свою поддержку кочевавших в северопричерноморских степях кочевников, вторгнуться в Крым и свергнуть Мехмеда Герая. Это, впрочем, было уже совершенно невозможно – все основные боевые силы ханства были собраны Мехмедом Гераем в единый мощный кулак для удара на Москву, и мятежникам не приходилось рассчитывать на какую-либо весомую поддержку. Хорошо подготовленный и организованный поход, обещавший богатую добычу и большой полон, сделал преданными сторонниками правившего крымского хана даже тех беев, которые до этого могли питать к нему не самые теплые чувства. Поэтому, совершенно не опасаясь замыслов мятежных родственников, Мехмед Герай в начале лета «вышел из Перекопа со всею силою и встал на Молочной воде», направляясь на Москву.

Об активности крымского войска в Москву докладывала хорошо налаженная разведка. Так, уже 24 июня 1521 г. «великого князя казаки Ивашка Лазарев» сообщили, что «крымский царь на коня сел, и на тебя самого хотел идти и многую рать собрал», а чуть позже «приехал из Азова великого князя татарин Крым Такмасов», привезя следующее известие: «А царь, государь, пошел на твою землю на Андреев городок, а, сказывают, вужи (проводники) у него, где ему Оку перелезть, а с ним, государь, кажут, силы его сто тысяч, ино, государь, отгадывают, что с ним тысяч пятьдесят или шестьдесят. А жил бы, государь, бережно и летом и зимой, потому что, государь, тебе крымский недруг». Официальный летописец впоследствии писал, что Василий ІІІ, дескать, потому потерпел поражение, что нападение было неожиданным – «тогда ниоткуда брани на себя не ждал и сам в то время брани не готовил ни на кого, воинские же многие люди были тогда в своих областях без опасенья», однако в свете приведенных выше сведений это утверждение не заслуживает ни малейшего доверия. Москва к войне готовилась, укрепляла рубежи по Угре и Оке, усиливала гарнизоны городов Серпухова, Каширы, Тарусы, Коломны, Мещеры, Рязани, Стародуба, Новгорода-Северского. Всего вражеское вторжения должны были отражать 72 воеводы и «головы с людьми в полках».

Как видим, московский князь был хорошо осведомлен о предстоящем нападении и собрал для его отражения значительные силы. Однако силы Мехмеда Герая оказались гораздо более значительными. На его стороне выступили все зависимые от него беи и мурзы вместе «со всею с Ордою с Заволжскою, и с ногаями (недавний переход их в подданство крымскому хану оказался весьма кстати)», и «с литовской силой», и с «черкасами» (украинскими казаками). Давал знать о себе и заключенный с Польшей антимосковский договор – «подданный польского короля» Евстафий Дашкевич привел с собой вспомогательный отряд. Видимо, можно доверять источникам и исследователям, считавшим, что в целом войско Мехмеда Герая насчитывало 100 тысяч человек.

28 июля 1521 г. это громадное татарское войско вышло к берегам Оки. В московских полках нарастала паника, вызванная тем, что никому не было доподлинно известно место будущей переправы Мехмеда Герая, однако при этом знали, что у хана есть проводники, хорошо знающие местность. Масла в огонь подливали сведения о том, что навстречу крымскому хану Мехмеду Гераю выдвинулся его младший брат, казанский хан Сахиб Герай. Московские войска оказались зажаты в клещи и их поражение в столь невыгодных условиях было вопросом весьма скорого времени.

Переправившись через Оку в каком-то неизвестном ни московским воеводам, ни тогдашним летописцам месте, по всей видимости, где-то между Каширой и Серпуховом, Мехмед Герай в первом же крупном бою нанес противнику сокрушительное поражение. Источники сообщают, что татары «многих детей боярских побили и в полон взяли», в бою погибли воеводы Иван Шереметьев, Владимир Курбский, Яков и Юрий Замятины, а Федор Лопата попал в плен. После этого «пошел царь воевать Коломенские места. Коломенские места повоевал и плен немалы собрал». В это время, по сообщению Сигизмунда Герберштейна, к крымскому хану присоединился его казанский брат: «Саип-Гирей, также с войском, выступил из Казани и опустошил Владимир и Нижний Новгород. После этого цари сходятся у города Коломны». О растерянности пограничных воевод и их неготовности, несмотря на все стекавшиеся в Кремль разведданные, отразить большое вторжение крымцев свидетельствует эпизод обороны Коломны. Когда татарское войско лишь приближалось к городу, «посады коломенские пожег тогда воевода князь Юрий Ростовский, не дождавшись царева прихода дня за два».

Далее татары пошли опустошать «Коломенские места, и Каширские, и Боровские, и Владимирские, и под Москвою воевали». По свидетельству того же Сигизмунда Герберштейна, московский князь Василий ІІІ, видя происходящее и справедливо опасаясь за собственную жизнь, бежал из своей столицы, не то на Волок, не то в Микулин, по дороге прячась от татарских дозорных разъездов в стоявшие по полям стоги сена. Московские летописцы, конечно же, придали скорому бегству охваченного страхом князя благолепный вид, соответствующий государственному весу его сана, и объяснили отъезд необходимостью организации обороны и командования войсками: «Князь великий вышел из Москвы на Волок и начал собираться с воеводами своими и с людьми», «разослал повсюду за многими своими воинствами», «ожидая к себе силы от Великого Новгорода, а иных из других мест».

Нет никаких сомнений, что московским авторам того времени существенно помог бы слог современных военных, политиков, журналистов и историков, и они бы с радостью назвали произошедшее «блестящей операцией по переносу ставки верховного главнокомандующего под угрозой превосходящих сил противника в безопасный заранее оборудованный объект, находящийся вне зоны досягаемости вражеских средств поражения», а бегство московских стрельцов «стратегическим отступлением с целью перегруппировки сил, организации подвода подкреплений и эффективной обороны».

В действительности же паника, охватившая сердцевинные земли московского государства была колоссальной по своим масштабам – в народной памяти не изгладились еще страшные воспоминания о Батыевом нашествии и происходивших в то время зверствах. Сигизмунд Герберштейн, гораздо менее заинтересованный в политически грамотном и идеологически выдержанном изложении событий, нежели московские летописцы, писал об этом: «Василий, видя себя не в состоянии отразить столь сильного врага, оставил в крепости с гарнизоном своего шурина Петра, происходившего из татарских царей, и некоторых других вельмож и бежал из Москвы; он был до такой степени поражен страхом, что, отчаявшись в своем положении, несколько времени прятался, как сообщают некоторые, под стогом сена. Двадцать девятого июля татары двинулись далее, наполнив все окрестности на широком пространстве пожарами, и навели такой страх на московитян, что те не считали себя в достаточной безопасности в крепости и в городе. При этой суматохе, от стечения женщин, детей и других лиц непригодного к войне возраста, которые убегали в крепость с телегами, повозками и поклажей, в воротах возникло такое сильное смятение, что от чрезмерной торопливости они и мешали друг другу, и топтали друг друга. Это множество народа произвело в крепости такое зловоние, что, если бы враг остался под городом три или четыре дня, осажденным пришлось бы погибнуть и от заразы, ибо при таком стечении народа каждый вынужден был отдавать долг природе на том месте, которое занял. В то время в Москве были литовские послы, которые сели на лошадей и пустились в бегство; не видя ничего кругом по всем направлениям, кроме огней и дыма, и считая, что они окружены татарами, они спешили до такой степени, что в один день достигли Твери».