Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко Страница 47

Потом, когда соратники Елизаветы ознакомят с официальной версией исторического события дипкорпус и ряд знатных иностранцев, гостивших в Петербурге (среди прочих и Шетарди, и Людвига-Эрнста Брауншвейгского, брата Антона-Ульриха), начальника дворцового караула зачислят в разряд неблагонадежных и не нарушивших присягу низложенному государю. Между тем пока галантный маркиз и Мартин Хенехен, секретарь очутившегося под домашним арестом Людвига-Эрнста, писали в реляции и дневнике о самоотверженности капитана, не покорившегося грубой силе, С. Ф. Апраксин назвал фамилии офицеров, заступающих на дежурство по Зимнему дворцу 26 ноября. Из прежнего списка отдыхать отправились все, кроме Рудакова. Капитан-поручику выпало командовать караулом еще сутки, прежде чем 27 ноября его место занял капитан-измайловец Нащокин.

Несчастных родителей Иоанна Антоновича обнаружили в спальне Анны Леопольдовны. Герцогиня не захотела или не догадалась отречься от власти в пользу тетушки (даже за два часа до «штурма» Зимнего обе принцессы могли уладить конфликт миром). И вот с ней случилось то же, что и с Бироном. Супругов разбудили и без особых церемоний, полураздетыми отвели со второго этажа вниз, усадили в сани и повезли по Миллионной во дворец цесаревны. Туда же чуть позже гренадеры принесли царя-младенца с малюткой-сестрой. Неясно, где была Елизавета Петровна в момент ареста августейшего семейства – в их спальне или нет. Впрочем, это не столь важно. Дочь Петра Великого, поручив Ивану Никифоровичу восстановить к вечеру порядок в освобожденной от незаконных хозяев зимней резиденции, под утро вернулась во дворец у Красного канала, куда с разных концов столицы стекались тысячи горожан. Сюда же подтягивались поднятые по тревоге гвардии полки. Ликование и радость читались едва ли не на каждом лице. На набережной то там, то тут слышались здравицы в честь новой императрицы, вино по чаркам лилось рекой, люди целовались друг с другом, словно отмечали Пасху. В самом дворце наблюдалось не меньшее столпотворение. Вельможи и чиновники с нетерпением ожидали выхода из собственных покоев главной героини. И вскоре она появилась, как обычно, грациозная, красивая, приветливая и с улыбкой на устах. Царица любезно позволила знатным российским персонам и чужестранным министрам поздравить себя с благополучным «восприятием» отцовского престола, милостиво пожаловала и соотечественников, и иноземцев к руке, после чего удалилась, чтобы подготовиться к переезду в Зимний дворец, который и состоялся в два часа пополудни того же 25 ноября 1741 года.

* * *

Итак, Елизавета Петровна, овладев всей полнотой власти, справилась с задачей-минимум. Ей оставалось с таким же успехом решить и задачу-максимум – удержать эту самую власть. Ни достаточно надежно защищающий монарха закон, ни массовые народные манифестации, парализующие и вынуждающие правительство складывать полномочия, оградить молодую императрицу от контр-переворотов не могли. Первый год назад попрал Миних. Вторые, несмотря на усердие и старания партии цесаревны, к сожалению, не произошли. В общем, дщерь Петрова угодила в незавидное и шаткое положение. Хорошо, конечно, что она не испугалась предводительствовать ротой, сместившей брауншвейгскую чету. Тем не менее прочной гарантии от реванша личное мужество не давало. Народные симпатии и умение управлять страховали от крупных неприятностей (бунтов, восстаний, войн), но не от мелких (закулисных придворных интриг и чрезмерной активности дипломатов). Поэтому царице надлежало либо пойти по стопам отца и двоюродной сестры, увеличивая объем работы Тайной канцелярии, и в итоге рисковать снижением общественной поддержки, либо изобрести нечто оригинальное.

Невзирая на большой соблазн прибегнуть к верному и испытанному методу, вчерашняя заговорщица двигаться по проторенной дорожке отказалась. После длительных размышлений и тщательного анализа тех или иных вариантов Елизавета все-таки отыскала способ, эффективно пресекающий желание заграничных и доморощенных авантюристов играть на внутрисемейных противоречиях династии Романовых. Если читатель к настоящей минуте нашел свое решение сей головоломки, самое время сравнить его с елизаветинским. Императрица исходила из очевидного посыла: днем, когда царский дворец наводнен бдительной стражей, сотнями слуг и посетителями, вряд ли кто осмелится повести мятежный отряд арестовывать государыню. Даже пассивность гвардейского караула (теоретически возможная, практически нереальная) не сулит стопроцентной удачи, ибо обязательно на их пути встанут храбрецы из числа служителей или гостей. Хватит нескольких пистолетных выстрелов, а то и эмоционального обращения авторитетного в государстве человека, чтобы обезоружить инсургентов и в переносном, и в прямом смысле.

Следовательно, действовать честолюбцам надо только ночью. Ночью дворец почти пуст. Количество солдат, стерегущих августейший сон, меньше дневного. Однако и тогда успех будет всецело зависеть от того, повезет отважной когорте пленить персону № 1 или нет. Спасение ключевой фигуры неминуемо приведет к краху «путча» бесшабашных одиночек и заточению виновных в казематах Петропавловской крепости. Как видим, проблема фактически сводится к главному вопросу: спит ночью в своей постели императрица или бодрствует в кругу друзей? Пребывание высочайшей особы в объятиях Морфея повышает шансы организаторов дворцового переворота. И наоборот, ночные «ассамблеи» с участием Ее Величества обрекают на провал едва ли не любое внезапное нападение на царский дворец.

Вот тут-то и пригодилась Елизавете Петровне привычка матери превращать ночь в день, а день в ночь. Ведь Екатерина I ложилась спать обычно в пять или в шесть часов утра и редко пробуждалась ранее полудня. Память помогла дочери «русской золушки» по-новому взглянуть на обстоятельства вредного образа жизни второй супруги Петра Великого и оценить как положительные, так и отрицательные стороны уникальной манеры времяпрепровождения. Результат общеизвестен. «Веселая царица» позаимствовала опыт матушки. Постепенно те, кому предназначалась сугубо конфиденциальная информация из околопридворных источников, проведали о том, что Елизавета, пока за окном темно, не спешит уединяться в собственном алькове, сидит за столом с ближайшими приятелями, забавляется картами, ужинает, беседует о всякой всячине, а в опочивальню удаляется при первом проблеске зари. До полудня «почивает». Потом встает, одевается и, за вычетом короткого послеобеденного отдыха в течение часа или двух, вновь не смыкает глаз до очередного рассвета.

Кто не верил подобным слухам, мог расспросить знаменитого ювелира И. Позье, с которым общался весь высший свет Петербурга. Бриллиантщика часто после двенадцати часов пополудни вызывали во дворец. Мастер маялся от скуки в передней до утра. Как правило, возвращался домой несолоно хлебавши, но иногда посреди ночи швейцарец удостаивался долгожданной аудиенции, на которой первая дама империи повелевала ему создать для царской коллекции еще какую-нибудь драгоценную безделушку. Благодаря болтливости Позье и ряда других вхожих ко Двору «независимых наблюдателей» о странной причуде российской государыни прослышали многие заинтересованные господа и в родной отчизне, и в зарубежных далях. Объяснение нашли вполне разумное: Елизавета, боясь повторения горькой участи племянницы, дрожит от страха. Сплетни о перетаскивании из покоя в покой царской кровати укрепляли первоначальный вывод. Ну а уж вид императорского возка, уносящегося в ночную пору на юг от столицы в Царское Село или в Петергоф, окончательно убеждал в правоте злых языков, толковавших о чрезвычайной пугливости самодержицы. Иные тогда осуждающе качали головами. Сердобольные выражали сочувствие измучившейся доброй монархине. А кто-то раз и навсегда распрощался с идеей, заступившись за сосланного в Холмогоры мальчика или привезенного из Голштинии юношу, низложить беспокойную узурпаторшу, дабы самому вознестись на политический олимп.