Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков Страница 47

Наконец, переводы денежных сумм могли производиться перечислением офицерами денег в полевую кассу, тогда домашние получали их на руки из воинских касс по месту жительства. Жена генерал-майора Петра Гольмера (№ 92) должна получить так 200 рублей в крепостном казначействе Риги. Видимо, подобным же образом инженер А. И. Медер пересылает супруге в Перновскую крепость (Пярну) 50 рублей через Канцелярию Главной артиллерии и фортификации: по специальному указу деньги должны были быть выплачены в гарнизонной канцелярии из «фортификационной суммы» (№ 99) ^[582].

Не случайно большинство упомянутых здесь лиц проходят по инженерно-артиллерийскому ведомству: в этой элитарной корпорации бюрократические пути короче, а солидарность сильнее. В Канцелярии главной артиллерии и фортификации финансовые механизмы отработаны и потому, что ведомство является на эту эпоху одним из источников кредитования для дворянства. Несмотря на учреждение в 1754 г. Дворянского заемного банка ^[583], кредитный обиход и институты оставались хаотичными: брали где угодно, и в разнообразных формах. Среди долгов опального канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, к примеру, помимо тысяч, взятых с подконтрольных ему почтамтов, значится и долг той самой Канцелярии главной артиллерии и фортификации ^[584]. В 1760 г. усилиями П. И. Шувалова при Канцелярии был даже создан предоставлявший ссуды Банк артиллерийского и инженерного корпусов ^[585].

Надо заметить, что при отсутствии или минимализме формально-документального оформления денежных операций исполнение обязательств в большей степени гарантировалось моральным долгом и корпоративным чувством чести. По крайней мере, именно в таком духе одно из писем комментирует отсутствие долговой «бумажки»: «Ich erin[n]erte genug sachen wie ofte ehrliche Män[n]er sich ohne Pappiere einander vollkom[m]en traueten» (№ 106) ^[586]. Противное кодексу «честного человека» поведение отмечается в письме А. Ильина: «Иа дивлюсь, что он господин новопожалованный секретарь (некий Евсюков. — Д. С.) еще по сю пору денег по векселю не заплатил, и сожалею о том, что нечувствителному человеку одолжение зделал». Добавляя эпитеты «негодный» и «неблагодарный», Ильин прикидывает далее механизмы давления на должника (№ 53).

Заем в большинстве упомянутых случаев не предполагал ростовщичества: деньги выдавались без процентов и без оговоренного срока их отдачи. По-иному, очевидно, дело обстояло с альтернативным источником кредита у армейских «маркитентеров» (маркитантов). Если верить свидетельству со стороны, у маркитантов была сосредоточена основная масса денежной наличности в российском лагере. Помимо отпуска в кредит товаров, они выдавали и займы под долговые расписки, присылаемые из России (№ 115). Эти денежные операции должны были использовать отработанные механизмы коммерческого кредита.

О маркитантах известно не очень много. Приглашались они из купцов и крестьян в расчете 12–15 человек на полк ^[587]. Вероятно, с ними был связан упоминаемый в № 99 московский купец (Петр?) Белавин, который вояжировал между действующей армией и внутренними губерниями. Для внутренних губерний это был своего рода отхожий промысел, организованный артелями под началом старосты — очевидно, чрезвычайно прибыльный, несмотря на риск. Известно, к примеру, что «маркитантство при армиях» составляло «главнейший промысел» в пограничном южнорусском Белёве, в том числе в Семилетнюю войну. При том, что из походов не возвращалось иногда больше половины торговцев ^[588]. Среди «маркитентеров» были также иностранцы, как «трактирщик француз Торан», «претерпевший разорение после Царндорфской баталии» в провизии и в денежном капитале. Фермор, впрочем, притязаниям француза не поверил и приказал отослать того в Мариенвердер для очной ставки с людьми, его знавшими ^[589].

Народец это был действительно ушлый: обыски, произведенные после Цорндорфской баталии на предмет поисков краденного во время «рассеяния», касались не только солдат, но и «маркитентеров». И если те не могли доказать, что найденные у них деньги не из разграбленных, велено было их «записать в камиссариатскую сумму в приход», а самих маркитантов наказать «жестоко плетьми» «за то что кто хотя бы вещи нашол, а не объявил или бес порук купил, а паче жесточае кто сам грабил» ^[590].

По мере пребывания армии за границей к ней потянулись новые трактирщики. Из коих рекомендовалось поляков и немцев с пашпортами привечать, а «жидов в лагерь и в армию не допускать», равно как и «женский пол, ежели с вином и пивом шатающихся по лагерю» — «вон выбивать и вино отобрать» ^[591].