Беллинсгаузен - Евгений Федоровский Страница 44

К вести о предстоящем кругосветном вояже Беллинсгаузен отнёсся как к делу несбыточному для него. На корабле «Благодать» буравил он свинцовые волны Балтики. То Бернгольм, то Ревель, то Выборг, то Кронштадт — на этих курсах изучил каждую заводь и мель. Он смотрел на небо с медленно плывущими облаками и вспоминал Айру. Хорошо ли ей живётся у родителей? Он пытался представить их, не знал, встречал ли когда. Больно сумбурно пролетели детские годы на Эзеле. Да и в отпуске после Корпуса не пришлось с Айрой ближе сойтись, хотя оба тянулись друг к другу, душевно одинаковы были. Забрать бы её к себе, да куда? У самого на берегу постоянного места нет, а корабль — место, лишь для мужчин предназначенное. Да и жалованье нищенское — двоим не прокормиться. Он подошёл к квартирмейстеру, стоящему у руля, проверил курс, прошёл в штурманскую клетушку, циркулем счислив снос с расстоянием и скоростью, отметил точку нахождения. К утру «Благодать» должна подойти к Кронштадту.

Заскрипел трап, ведущий на шканцы. Поднялся Рожнов, зевнул, сбрасывая послеобеденный сон, оглядел салатную пустыню горизонта, облокотился на поручни:

— Ну, что скажешь?

— О чём вы, Пётр Михайлович?

— Будто не знаешь? — усмехнулся недоверчиво. — Чай, слышал, Крузенштерн с Лисянским в экспедицию дальнюю приготовляются?

— Так мне-то что? — сказать-то сказал Фаддей вроде равнодушно, а сердце ёкнуло.

— Ну и пень же ты эстлянский! Нет чтоб в ножки благодетелю пасть, да больно гордые. — Рожнов даже рассердился: — Тебе уж сколько годков? Двадцать четыре? Через год в лейтенанты выйдешь! И всё будешь эту заводь мутить?

— Помилуйте, Пётр Михайлович! Не с той ноги встали?

Рожнов вытянул кисет с нюхательным табаком, втянул щепоть в свой длинный нос и чихать начал. Вытерев слёзы огромным, как полушалок, платком, он горой выставился перед сутуловатым, неказистым мичманом с чухонским лицом и произнёс тираду, никак не ожидаемую:

— Ты моряк, Фаддей. Моряк до костей. А стоящему моряку чего хочется? Бабы — те на берегу блудят. Денег в сундуке? Тебе, знаю, ни к чему ни то, ни это. Тебе в морях далёких плавать хочется. Там, где необходимость заставляет надеяться только на собственный корабль и свои силы, где всё направляется к одной цели — успешному плаванию. Там, в водяной бесконечности, в минуту крайних опасностей каждым моряком ясно осознается необходимость выжить и победить. Только в этой благородной суровой школе вырабатываются превосходные моряки. Они бы послужили благородными семенами для вывода флота из безотрадного состояния. Вам, нынешним мичманам, придётся возрождать флот и выводить Россию на океанские просторы!

Рожнов запустил в нос ещё одну порцию табаку и продолжил громче:

— До сих пор наш флот появлялся в европейских морях, когда там драться надо было. Но верю, скоро он двинется в отдалённые океаны для мирного установления путей к незнакомым материкам и странам, открывать новые земли и острова, проникать в полярные льды для учёных целей. В нашем печальном застое намечаемая экспедиция — только проблеск радостной зари, кромка светлого утра. Так просись туда, бейся лбом! Жаль, что я староват для такого дела, а то бы, ей-богу, матросом пошёл!

— Да уймитесь вы, Пётр Михайлович! — Фаддей повысил голос, но хладнокровия не потерял. — К кому я должен толкаться? Объясните же понятней! У меня кто командир? Вы. Вам и подчиняюсь. Не стану же прыгать через голову.

— Потому и разоряюсь, — успокаиваясь, произнёс Рожнов и тут же поправился: — Точнее, приказываю: пиши рапорт нашему адмиралу, а я его с другого бока лягну. Авось похлопочет.

После вахты при фонаре Беллинсгаузен написал рапорт на имя капитан-лейтенанта Рожнова с просьбой перевести его с «Благодати» на шлюп «Надежда». Текст уместился на четвертушке стандартного листа. Прочитав, Пётр Михайлович аж поперхнулся: «Как с фелюги на фелюгу, остолоп эзельский! Хоть бы вставил — де, горю желаньем, мечтал с детства, нашёл выраженья, чтоб начальство пронять!» Но от ругани удержался. Холодным умом после рассудил: «Сейчас вся офицерская рать в пиитстве состязается, а такой рефлекц ^[17], глядишь, в глаз скорей вдарит и запомнится».