Россия против Наполеона. Борьба за Европу. 1807-1814 - Доминик Ливен Страница 40

Неизбежным был и тот факт, что с появлением на горизонте перспективы войны возрастало влияние армии и прежде всего М.Б. Барклая де Толли. Военный министр вторгался в дипломатическую сферу, например, настаивая на необходимости немедленного окончания войны с Турцией. Он также подчеркивал значимость укрепления морального духа и патриотического настроя среди населения. В одном важном письме, отправленном Александру I в начале февраля 1812 г., Барклай отмечал, что помимо собственно военных приготовлений требовалось поднять мораль и дух русского народа, усилить его заинтересованность в войне, от исхода которой будут зависеть спасение и само существование России: «Осмелюсь заметить здесь, что вот уже двадцать лет у нас пытаются подавить все национальное, а великая нация, внезапно меняющая нравы и обычаи, быстро придет к упадку, если правительство не остановит этот процесс и не примет мер к ее возрождению. А может ли что-либо лучше помочь этому, чем любовь к своему государю и к своей родине, чувство гордости при мысли о том, что ты русский и душой и сердцем, а эти чувства можно воспитать лишь в том случае, если этим будет руководить правительство» ^[135].

М.Б. Барклай де Толли, конечно, не был этническим русским. Ведя свое происхождение из Шотландии, его семья в середине XVII в. осела в прибалтийских землях. Для большинства русских Барклай был всего лишь очередным балтийским немцем. Во время войны 1812 г. это обстоятельство навлекло на него яростные нападки и клевету со стороны многих русских. Но совет Барклая, данный Александру I в феврале 1812 г., явился дословным воспроизведением того, что на протяжении многих лет твердили патриотически настроенные лица из числа «староруссов» и «изоляционистов». Самым известными общественными деятелями в лагере «староруссов» были адмирал А.С. Шишков в Петербурге и граф Ф.В. Ростопчин в Москве. Выдающийся русский историк H. M. Карамзин и издатель патриотического журнала С.Н. Глинка находились в близких отношениях с Ф.В. Ростопчиным. Карамзин был ученым и «национальным мыслителем», не имевшим личных политических амбиций. Будучи адмиралом, А.С. Шишков не служил на флоте с 1797 г. и действовал больше как общественный деятель, чем военный офицер. Будучи добрым и щедрым человеком в своих личных отношениях с людьми, он становился подобен льву, когда отстаивал дело, которому посвятил большую часть своей жизни и которое заключалось в защите национальной чистоты русского языка и его древних славянских корней от засорения заимствованными с Запада иностранными словами и понятиями.

Граф Ф.В. Ростопчин разделял приверженность Карамзина и Шишкова делу защиты русской культуры и ценностей от иностранного влияния. Опубликованные им в период 1807–1812 гг. памфлеты были посвящены этой цели и произвели сильный эффект. Его вымышленный герой Сила Богатырев был строгим помещиком, который отстаивал традиционные русские ценности и с глубоким недоверием относился ко всему иностранному. По его мнению, французские наставники развращали русскую молодежь. В то же время российское государство искусно использовалась англичанами в своих целях, а французы обманом заставили его жертвовать русской кровью и деньгами во имя французских интересов. В отличие от Карамзина и Шишкова, Ростопчин был крайне честолюбив и являлся политиканом до мозга костей. Любимчик Павла I, он был отстранен от службы после смерти последнего. Александр питал недоверие к русским патриотам и не разделял их идей. Особенно неприятен ему был Ростопчин. Действительно, во многих отношениях граф был жестоким и неприятным человеком. Являясь патриотом, он не имел свойственного Карамзину или Глинке радушного и теплого чувства по отношению к простому русскому человеку. Напротив, по мнению Ростопчина, «черни» никогда нельзя доверять, а править ею необходимо посредством наказаний и манипуляций.

Ф.В. Ростопчин был проницательным и интересным собеседником. Он мог быть опрометчив. По слухам, он однажды заметил, что Аустерлиц был божьей карой, обрушившейся на Александра за участие в свержении собственного отца. Александр очень переживал чувство собственной неполноценности и плохо относился к озорным замечаниям на свой счет. Убийство отца и личный вклад, который он внес в катастрофу, случившуюся при Аустерлице, были самыми горькими воспоминаниями его жизни. Но Александр также являлся тонким политиком. Он знал, что ему придется полагаться даже на тех людей, которые ему не нравились, особенно в момент столь острого кризиса, каковым являлась неминуемая война с Наполеоном. Какую бы неприязнь он ни питал к Ростопчину и какое бы недоверие ни испытывал к его идеям, Александр знал, что граф был эффективным и решительным руководителем и умелым политиком. Кроме того, он являлся хорошим пропагандистом, всецело преданным самодержавию, но при этом умеющим управлять настроениями толпы, чье поведение в случае ведения войны на русской земле должно было иметь большое значение. В 1810 г. Ростопчин получил высокую должность при дворе, хотя ему и дали понять, что его слишком частое появление при дворе нежелательно. Он должен был быть готов явиться в случае необходимости ^[136].

Человеком, возобновившим общение между Александром и Ростопчиным, была великая княгиня Екатерина. После женитьбы супруг Екатерины в 1809 г. был назначен генерал-губернатором трех центральных российских губерний. Вместе с женой он поселился в Твери, располагавшейся близко к Москве. Салон Екатерины в Твери привлекал многих умных и честолюбивых посетителей, включая Ростопчина и Карамзина. Ее репутация «самого русского» члена императорской фамилии была хорошо известна. Именно она поручила Карамзину написать «Записку о древней и новой России», ставшую самым влиятельным и знаменитым выражением взглядов «староруссов». Влияние «Записки» не имело ничего общего с воздействием на общественное мнение. Работа предназначалась исключительно для Александра I. Учитывая тот факт, что в «Записке» содержалась острая критика правительственной политики, она не могла быть опубликована в то время и на протяжении многих десятилетий оставалась известна лишь очень узкому кругу лиц. Карамзин представил записку Екатерине в феврале 1811 г. В следующем месяце, когда Александр вместе с сестрой остановился в Твери, Екатерина вызвала Карамзина для встречи с императором с тем, чтобы тот мог зачитать Александру отрывки из своей «Записки» и обсудить свои идеи с монархом.

Карамзин резко критиковал внешнюю политику Александра I. По его мнению, Российская империя оказалась втянута в передряги, которые были не ее заботой, и часто теряла из виду собственные интересы. Изобретательные англичане всегда были готовы ухватиться за возможность переложить на другие страны тяготы застарелого противостояния Великобритании с Францией. Что касалось французов и австрийцев, то какая бы из двух империй ни обрела преобладающего положения в европейских делах, она стала бы подвергать Россию осмеянию и называть ее «азиатской страной». Отметив упомянутые выше опасения и обиды, глубоко укоренившиеся в русском сознании, Карамзин также выступил с критикой конкретных эпизодов. Зимой 1806–1807 гг. необходимо было либо в массовом порядке усиливать армию Беннигсена, либо заключать мир с Наполеоном. Подписанный в конечном итоге Тильзитский мир оказался катастрофой. Главный интерес России заключался в том, чтобы не допустить возрождения польской государственности. То, что Россия позволила создать герцогство Варшавское, было ошибкой. Чтобы этого избежать, следовало без всяких сомнений оставить Силезию Наполеону и бросить Пруссию на произвол судьбы. Союз с Францией был глобальным промахом России: