Россия против Наполеона. Борьба за Европу. 1807-1814 - Доминик Ливен Страница 41

«Обманем ли Наполеона? Сила вещей неодолима. Он знает, что мы внутренно ненавидим его, ибо его боимся; он видел усердие в последней войне австрийской, более нежели сомнительное. Сия двоякость была необходимым следствием того положения, в которое мы поставили себя Тильзитским миром, и не есть новая ошибка. Легко ли исполняется обещание услуживать врагу естественному и придавать ему силы!» ^[137]

Пожалуй, еще более критический разбор получила внутренняя политика Александра. Император держал Екатерину в курсе своих бесед со Сперанским, и кое-что из этого дошло до Карамзина. Основным содержанием его «Записки» являлась защита самодержавия как единственно возможной формы правления, способной спасти Российскую империю от распада и гарантировать ее поступательное развитие. Для Карамзина, однако, самодержавие не означало деспотизма. Самодержец был обязан править в согласии с аристократией и поместным дворянством, как это делала Екатерина II. Государство и общество не должны быть в разладе, а государство не должно было буквально навязывать обществу свою волю. Карамзин признавал, что Павел I действительно правил деспотически, но после его свержения Александру следовало бы вернуться к принципам, лежавшим в основе правления Екатерины II. Вместо этого он допустил введение принятой на Западе бюрократической модели, которая в случае своего развития превратила бы в Россию в подобие бюрократического деспотизма Наполеона. Российская социальная иерархия заменялась посредственной бюрократией, которая не была органично связана с обществом. Более того, в случае освобождения крестьян последовала бы анархия, поскольку бюрократия была слишком слаба для того, чтобы управлять деревней ^[138].

Аргументы Карамзина были весьма разумны. Екатерина II правила в согласии с «политическим народом», иными словами, с элитой. В последующие десятилетия была создана бюрократическая монархия, не имевшая глубоких корней не только в обществе, но даже в среде потомственной знати. Этому фактору в гораздо более длительной перспективе предстояло сыграть существенную роль в изоляции и конечном падении имперского режима. С другой стороны, критика Карамзина в адрес Сперанского по большей части была несправедлива. Россия была печально известна своей плохо развитой системой управления. Если Россия стремилась к процветанию, ей требовалась гораздо более многочисленная и лучше профессионально подготовленная бюрократия. Общество было более не в состоянии контролировать разраставшийся бюрократический аппарат такими старыми методами как перемещение представителей знати с позиций при дворе на высшие должности в гражданской администрации. Только главенство закона и представительные институты могли способствовать достижению этой цели, и Сперанский, которого Карамзин, возможно, и не знал, как раз собирался заняться их водворением.

Однако даже если бы Карамзин знал обо всех планах Сперанского, он, вероятно, все равно оказался бы их противником. Принимая во внимание культурный уровень провинциального дворянства, он вполне обоснованно мог считать введение представительных собраний преждевременным шагом. Несомненно, он заявил бы, что было бы безумием в канун большой войны с Наполеоном погружать Россию в хаос полномасштабной конституционной реформы. В отличие от большинства противников Сперанского, Карамзин не был движим личной неприязнью или честолюбием. Тем не менее он, возможно, указал бы Александру на то, что большая часть российского дворянства считала Сперанского якобинцем, поклонником Наполеона и предателем, и что такое положение дел очень опасно накануне войны, в которой национальное единение имело решающее значение, а военные успехи в громадной степени зависели от добровольного участия знати и поместного дворянства.

На самом деле император был слишком хорошим политиком, чтобы этого не понимать. В марте 1812 г. Сперанский был уволен со службы и отправлен в ссылку. В последние недели перед войной Александр был по горло загружен работой и находился под сильным давлением. Он терпеть не мог конфронтации, как, например, та, что имела место в ходе длительной личной встречи со Сперанским, предшествовавшей отставке последнего. Император также был вне себя от донесений, согласно которым Сперанский отпускал ехидные комментарии по поводу нерешительности Александра и которые были доведены до сведения его величества через петербургские каналы передачи информации. В результате с императором случился истерический припадок, в разгар которого Александр грозился было отдать распоряжение о расстреле Сперанского. Поскольку Александр порой устраивал театральные представления, а на сей раз зрителем оказался достаточно глупый и впечатлительный немецкий профессор, можно рассматривать истерику императора как игру блестящего актера, выпускавшего пар. Действия Александра после опалы Сперанского выдают холодный рассудок политика. В какой-то мере Сперанского заменил А.С. Шишков, который в последующие месяцы был назначен на должность статс-секретаря, а в годы войны много работал над составлением громких патриотических призывов к русскому народу. В мае 1812 г. Ф.В. Ростопчин был назначен военным губернатором Москвы; его работа состояла в том, чтобы поднять и укрепить высокий моральный дух жителей города, которому отводилась роль не только основной базы в тылу российской армии, но и важного центра по поддержанию общественного энтузиазма по отношению к войне во внутренних районах Российской империи.

Что касается дипломатической подготовки к войне, Александр наводил мосты с Великобританией довольно вяло. Это отчасти отражало его желание по возможности отсрочить начало войны и не дать Наполеону законного основания для вторжения в Россию. Александр также знал, что, как только начнется война, Англия сразу же окажется в числе его союзников, поэтому приготовления были необязательны. В любом случае Великобритания могла лишь в ограниченном объеме оказать прямую поддержку в войне, которая должна была развернуться на просторах России, хотя 101 тыс. ружей, привезенных из Англии зимой 1812–1813 гг., оказались весьма полезны. С точки зрения косвенной помощи, однако, англичане делали в Испании гораздо больше, чем это когда-либо им удавалось до 1808 г. Действия А.У. Веллингтона и находившихся под его командованием войск не просто изменили представления об английской армии и ее военачальниках. В 1810 г. англичане продемонстрировали, как стратегическое отступление, применение тактики выжженной земли и сооружение полевых укреплений могут измотать и в конечном итоге уничтожить имевшую численное превосходство французскую армию. В 1812 г. крупная победа Веллингтона при Саламанке не только укрепила моральный дух противников Наполеона, но также явилась залогом того, что многотысячные войска французов оказались запертыми на Пиренейском полуострове.

Основным вопросом до 1812 г., однако, было то, каким путем пойдут Австрия и Пруссия, и здесь российской дипломатии пришлось вести непростую борьбу. Правда, Румянцев, а возможно, и Александр не способствовали успешному ведению дел в силу упорного нежелания отдавать Молдавию и Валахию. В Вене находились влиятельные лица, рассматривавшие Россию как большую угрозу по сравнению с Францией, поскольку империя Наполеона в будущем могла оказаться вполне эфемерным образованием, тогда как Россия никуда не исчезла бы. Вполне возможно, однако, было и то, что Австрия примкнула бы к лагерю Наполеона, несмотря на любые маневры России.