Флот, революция и власть в России. 1917-1921 - Кирилл Назаренко Страница 37

Тенденция к обострению отношений матросской массы и офицеров наблюдалась в русском флоте задолго до 1917 г. Протопресвитер армии и флота (в 1911–1917 гг.) Г. И. Шавельский писал: «Детальнее говорить о флоте мне трудно: я сравнительно мало наблюдал внутреннюю жизнь флота, меньше был знаком с его личным составом и с его распорядками и укладом всей его жизни. При моих сравнительно не частых соприкосновениях с флотом у меня получалось впечатление, что в отношениях между офицерами и матросами есть какая-то трещина. Мне тогда казалось, что установить добросердечные отношения между офицерским составом и нижними чинами во флоте гораздо труднее, чем в армии. Это зависело и от состава нижних чинов и от условий жизни во флоте. Армейские нижние чины были проще, доверчивее, менее требовательны, чем такие же чины флота. И разлагающей пропаганде они подвергались несравненно меньше, чем матросы, бродившие по разным странам и портам. Совместная жизнь матросов с офицерами бок о бок на кораблях, при совершенно различных условиях в отношении и помещения, и пищи, и разных удовольствий, и даже труда – больше разделяла, чем объединяла тех и других. До революции флот наш блестяще выполнял свою задачу. Но матросская масса представляла котел с горючим веществом, куда стоило попасть мятежной искре, чтобы последовал страшный взрыв. И этот взрыв в самом начале революции последовал и унес он множество жертв» ^[323].

Это взгляд со стороны. А вот что писал о взаимоотношениях офицеров и матросов В. А. Белли: «Первой особенностью обстановки во флоте, когда я в него пришел совсем молодым офицером, было ослабление авторитета офицеров в глазах матросов, взаимное недоверие, а отсюда – понижение уровня дисциплины. Точнее сказать, внешне дисциплина существовала, но корни ее постепенно подгнивали» ^[324]. Он же отмечал, что во время войны «становилось томительно скучно от бездеятельности. Наряду с этим с фронтов шли невеселые сведения, внутри страны постепенно нарастало недовольство правительством, войной и начавшимися продовольственными затруднениями. Да и на кораблях росло революционное движение» ^[325].

Протестные настроения были присущи матросам, особенно из экипажей крупных кораблей. Они, в общем, были обращены против любой существующей власти. В 1917 г. они обратились против самодержавия, а затем и против Временного правительства. В 1921 г. эти настроения оказались обращены против большевиков. Не случайно, что в 1905 г. центрами революционного движения стали броненосец «Потемкин», крейсера «Очаков» и «Память Азова», в 1915 г. революционное выступление произошло на линкоре «Гангут». Точно так же во время Кронштадтского мятежа экипаж линкора «Петропавловск» оказался в центре событий. В то же время команды малых судов (миноносцев или подводных лодок) в основном сохраняли лояльность существующему режиму, во всяком случае, не они являлись инициаторами выступления.

В современной историографии есть тенденция преувеличивать степень политической самостоятельности матросов, тенденция превращать их стихийные и слабо оформленные протестные настроения в сложившуюся систему политических взглядов. Например, в своей докторской диссертации А. М. Елизаров пишет: «При этом матросы действовали как самостоятельная политическая сила, независимая от своих союзников по Октябрьскому восстанию – большевиков» ^[326]. На наш взгляд, он неправомерно ставит на одну доску «матросов» и «большевиков» и рисует военных моряков как оформившуюся политическую группировку. С другой стороны, А. М. Елизаров верно уловил тенденцию к выходу флота на политическую арену и превращению его, по нашей терминологии, из «традиционного» в «политический».

Отдельно следует рассмотреть вопрос о причинах убийств офицеров матросами с марта 1917 г. и до начала 1918 г. Характерно, что именно убийства в Кронштадте и Гельсингфорсе произвели сильное впечатление на общественное мнение. Эти расправы нашли отражение в литературе того времени, в частности в «Оде революции» В. В. Маяковского: