Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак Страница 37

^{Огораживающая дамба Амслёйтдейк. Фото (1930-е годы)}

Эта новая динамика изменила даже нидерландский ландшафт. В 1918 году было решено превратить Зёйдерзее во внутренние воды. Большой морской залив издавна был коварным врагом — еще в 1916 году сильный шторм разрушил во многих местах дамбы и затопил значительные территории провинции Северная Голландия. Кроме того, в годы войны стало более чем очевидно, что трудные времена страна сможет пережить только при условии, если сама будет производить достаточно продовольствия для населения, а это с необходимостью требует значительного увеличения посевных площадей, то есть осушения прибрежной полосы в больших масштабах. К тому же теперь появилась техника, позволявшая осуществлять гидротехнические работы грандиозных масштабов.

Первым шагом стало укорочение береговой линии благодаря постройке гигантской огораживающей дамбы Афслёйтдейк между Северной Голландией и Фрисландией. В результате отсечения от моря и благодаря притоку речной воды залив Зёйдерзее должен был превратиться в пресноводное озеро, что прекращало серьезное засоление прибрежных районов. Впоследствии в этом новом озере Эйсселмеер путем огораживания небольшими внутренними дамбами будут созданы и осушены пять больших польдеров.

Осуществление колоссального проекта — строительства Афслёйтдеика — началось 29 июня 1920 года в половине двенадцатого дня с торжественной церемонии засыпки первого грунта в воду между Северной Голландией и тогдашним островом Виринген. В последующие 12 лет тысячи рабочих, работая 55 часов в неделю, на участке длиной в 32 километра заложили фундамент дамбы, употребив более 1,5 миллионов фашин, сделанных из ивовых плетений; они вычерпали с помощью плавучей землечерпалки 13 миллионов кубометров валунной глины, намыли 23 миллиона кубометров песка. Для укрепления дамбы использовали циновки из ивовых прутьев и примерно 1,5 миллиона базальтовых блоков. Двадцать пятого мая 1932 года последнее отверстие в дамбе было заделано.

Через 60 лет строительство Афслёйтдейка в основном завершилось. В результате были созданы четыре огромных польдера — пятый остался незаконченным из-за изменившихся в 90-е годы взглядов на сельское хозяйство и охрану природы. На польдерах, лежащих от 3 до 5 метров ниже уровня моря, были основаны три совершенно новых города (быстро растущий Алмере в Южном Флеволанде сейчас насчитывает около 180 тысяч жителей), а поверху Афслёйтдейка проложено четырехполосное шоссе, как будто это было самым обычным делом на свете.

Экономический рост и промышленный бум явились причиной того, что после Первой мировой войны до тех пор застывшей страной овладел новый дух. Потребление стремительно росло; огромной популярностью стали пользоваться дансинги, кинотеатры и другие виды развлечений больших городов; литература, театр и изобразительное искусство экспериментировали с новыми формами; рабочие требовали и получали более высокую заработную плату и больше свободного времени. В то же время эта современная жизнь вызывала у большой части населения много острых вопросов. В стране моих дедушки и бабушки, скажем так, в Нидерландах периода между 1885 и 1965 годами, в большей степени, чем где-либо в Европе, дискуссии вновь и вновь определялись одной большой темой: борьбой этой в основе своей традиционалистской и религиозно воспитанной страны с феноменом Модерна.

Система так называемых «колонн», то есть суверенных общественных групп, организованных по принципу принадлежности к какому-либо религиозному или идеологическому течению, продолжала оставаться регулирующей в отношениях между ними, даже на только что созданных территориях прежнего Зёйдерзее. В 20-е и 30-е годы при отборе первых поселенцев для этих польдеров серьезное внимание уделялось равномерному представительству конфессий и мировоззрений. В каждом новом достаточно большом поселении польдера появлялись, по меньшей мере, три школы: католическая, ортодоксально-кальвинистская и государственная.

Дисциплине внутри конфессиональной группы придавалось в те годы даже большее значение, чем раньше. Теперь следовало охранять паству не только от инакомыслящих, но и от соблазнов благосостояния и современного бытия в самом общем смысле. Так, к примеру, в строгой кальвинистской среде моих родителей велась острая дискуссия о том, следует ли женщинам носить чулки телесного цвета. «Там плохая книга, там кино, там театр, — писал главный иллюстрированный журнал консервативных кальвинистов «De Spiegel» («Зеркало»). — Все это в равной мере пагубно, богопротивно, унижает человека, который есть подобие Бога…» А похожая газета «Onze Eeuw» («Наш век») высказывала следующее мнение: «Говорят о какой-то новой жизни, но откуда она может появиться в наше время, которое проходит в грохоте автомобильных и мотоциклетных гонок, в хождении по кинотеатрам в поисках острых ощущений?»

Большой проблемой стало появление радио. Нежелательные книги и газеты можно было не допустить в пределы семьи, посредством строгого социального контроля внутри «колонн» можно было препятствовать посещению театров, танцев, кино и политических мероприятий противников, но звук радио проникал через все разделяющие стены. «Зазвучал язык, который не следовало слышать, — писал комментатор все того лее журнала «Зеркало». — Звуки мирской музыки навязывают мысли о танцевальных залах». Да, радио «оказало очень плохую услугу» христианским семьям.

Сторонников тех или иных «колонн» — будь то ортодоксальные кальвинисты, католики, социалисты или коммунисты — посредством проповедей, газет и партийных собраний, а также бесконечных маршей, демонстраций и других массовых мероприятий постоянно мобилизовывали на борьбу с Чуждым, Другим. Только во второй половине XX века, с появлением телевидения, распространением светского мировоззрения и постепенным разрушением системы «колонн», все это утратило значение.

Однако институт «колонн» продолжал служить двум различным, а порой и противоречащим друг другу целям: с одной стороны, «колонны» способствовали сохранению в столь разделенной стране дисциплины внутри различных мировоззренческих и религиозных групп и толерантности в их отношениях друг с другом, а с другой — для сотен тысяч простых людей — и социалистов, и консервативных кальвинистов — они были чем-то вроде социального лифта, помогавшего им заглядывать за пределы собственной среды, больше слышать, видеть, учиться, образовывать себя. Таким образом, «разлагающее» радио в 30-е годы играло двоякую роль. Ведь это средство массовой информации можно было использовать и для того, чтобы подстегнуть собственный народ, и для того, чтобы изо дня в день устраивать что-то вроде «виртуальных митингов» и убеждать инакомыслящих. Первым нидерландским политиком, который в 1924 году выступил с речью по радио, не случайно был лидер консервативных «маленьких людей», председатель Антиреволюционной партии Хендрик Колейн. А первым общественным радиоканалом, появившимся в стране, стало НХРО (Нидерландское христианское радиообщество), тесно связанное с той же консервативной средой.

Другие «колонны», в свою очередь, также основали свои радиовещательные организации: «нейтральное» Всеобщее радиовещательное объединение (ВРО), красное Объединение рабочих-радиолюбителей (ОРР), Католическое радиовещание (КР) и либерально-протестантское, позднее — либеральное Просвещенное протестантское радиовещание (ППР). Таким образом, и общественное радиовещание в Нидерландах оставалось мировоззренчески разобщенным. Каждое сообщество получало — по результатам регулярных подсчетов его сторонников — определенную долю времени вещания, и каждое преподносило события дня в своих цветах и оттенках.