Дневники полярного капитана - Роберт Скотт Страница 35

8 час. веч. Метель. Ветер умеренный; температура тоже.

Впечатления. Глубокий сон без сновидений, следующий за долгим переходом и сытным ужином.

Сухой треск, с которым ломается верхняя кора, заставляя содрогнуться людей и животных.

Собаки привыкают к этим звукам и уже не пугаются их, но продолжают ими интересоваться и, кажется, воображают, что это забавляются какие-то прячущиеся существа. Насторожатся и прыгают из стороны в сторону, надеясь схватить проказников. Сколько бы раз ни обманывала их эта надежда, они ее не бросают.

Собака должна или есть, или спать, или чем-нибудь интересоваться. Жадность, с которой она хватается за все, что может приковать ее внимание, подчас даже трогательна. Однообразие вечного бега для нее убийственно.

В этом заключается главное затруднение для погонщика на снежной равнине, где глаз не встречает ничего, что могло бы привлечь или остановить внимание. Собака близка к человеку по своей потребности живых интересов, но, увы, как далека от него своей неспособностью предвидеть!

Собака живет сегодняшним днем, часом, даже моментом. Человек способен жить и терпеть ради будущего.

Воскресенье, 5 февраля. Угловой лагерь № 6.

Метель налетела на нас вчера около 4 часов пополудни и продолжалась сутки при умеренном ветре. Тогда ветер повернул слегка к западу и подул с гораздо большей силой. Теперь он очень окреп и здорово треплет нашу утлую палатку. Кажется, как будто долго так продолжаться не может, но вспоминается наша близость к мысу Крозье и продолжительность тамошних метелей. По обыкновению, в таких случаях мы едим, спим и беседуем по возможности спокойно. До нас доходят скудные вести о нашем маленьком внешнем мирке, если не считать слуха, будто лошадь Боуэрса съела одну из своих обмоток!

11 часов вечера. Все еще сильный ветер; теперь уже настоящая метель; крутит снег, сухой, как мука. Достаточно двух минут, чтобы человеку превратиться в белую фигуру. Удивительно уютно в нашей маленькой палатке. Мы только что отлично поужинали, насладились на покое трубочкой и дружеской беседой у огня, почти забывая о времени и о завывающей кругом буре; и теперь, лежа в наших спальных мешках, в тепле и уюте, мы едва можем представить себе, какой ад там, за тонкой парусиной, нашей единственной защитой от непогоды.

Понедельник, 6 февраля. Угловой лагерь № 6.

6 часов пополудни. Ветер ночью еще усилился и весь день не унимался. Выйдешь из палатки – нехорошо! Но у нас никто от дела не отлынивает: Оутс периодически выходил кормить лошадей; Мирз и Уилсон – к собакам; остальные – когда что понадобится. Лошадям недурно, хотя видно теперь, насколько можно бы усовершенствовать их попоны. Собакам, должно быть, совсем хорошо. Зароются, свернувшись калачиком, под снег и, когда их зовут кормить, выползают из своих нор, из которых валит пар, – так там тепло. Температура, к счастью, высока. В палатке очень недурно, но для терпения это – большое испытание; это продолжается уже с лишком 50 часов, а конца не видать! Сугробы кругом лагеря очень глубоки, из саней некоторые почти засыпаны. Старая история: ешь да спи, спи да ешь; удивительно, сколько человек в состоянии спать.

Вторник, 7 февраля. Угловой лагерь № 6.

5 часов пополудни. Ветер всю ночь не унимался; приутих только к 8 часам утра. В 10 часов показалось голубое небо, Белый остров, Блэфф и Западные горы ясно обозначались. Ветер совсем упал, и мы получили возможность исполнить кое-какие нужные работы в лагере, – выкопать сани, устроить поудобнее лошадей. В 11 часов на южный горизонт наползла низкая, темная туча, и не было сомнения, что ветер опять собирается на нас нагрянуть

В 1 час пополудни снова закрутил снег и солнце затмилось. Чувствовалось, что слишком уж судьба нас преследует; но в эту минуту, когда я пишу, ветер снова упал до легкого бриза, светит солнце, и весь южный горизонт прояснился. Нужно же нам собраться с силами для будущей недели. А теперь надо делать все возможное для наших лошадей. Все как будто обещает благоприятную ночь для дальнейшего перехода.

Среда, 8 февраля. Лагерь № 7.

Широта 78°13′.

Только что пришли. Прошли больше 10 миль. Лошади все-таки пострадали от метели. Должно быть, не спали. Глядят тупо, безучастно, а две или три заметно похудели. Хуже всех маленькой лошадке Форда [матроса]. Ей дали везти не больше 400 фунтов, и то она на полпути отказалась. Сняли еще 200 фунтов, и повез уже Форд, ведя лошадь под уздцы. От бедняжки остались одни кости да кожа; ее совсем не следовало брать. Эта та самая лошадь, которая едва не погибла на море. День сегодня чудный. Мы корма даем много лишнего против положенного, и надеюсь, что лошади скоро опять поправятся. Но метелей им больше не вынести в их нынешнем состоянии. Боюсь, что далеко не уйдем, но во что бы то ни стало надо стараться, чтобы большинство лошадей остались живы. Собаки в лучшем виде, для них метель была только приятным отдыхом.

Памятка. Оставили в лагере № 7 два тюка корма.

Четверг, 9 февраля. Лагерь № 8.

Пройдено добрых 11 миль.

Дорога прекрасная. Лошадям давали очень легкие грузы. Бедная лошадка Форда чуть-чуть поправилась, ест жадно. Выживет ли – весьма сомнительно. Джимми не так хромает, как вчера. Ночью было холодновато: 5–6° ниже нуля [–21°C]; но днем, на солнце, тепло. Если только продержится такая погода, будет не так страшно за лошадей. Мы пришли к заключению, что они оттого так страдают, что шерсть у них не густа. Мы начинаем уяснять себе, как надо будет все устроить в будущем году, если лошади выживут. И они, и собаки уже не так слепнут от снега.

Пятница, 10 февраля. Лагерь № 9.

Пройдено с лишком 12 миль.

Идти было холодно; ветер очень холодный; небо пасмурное, так что дорогу плохо видно. Заметили, что сани, лошади и пр. бросают тени кругом себя. Поверхность очень хороша, и животные работают отлично. Спрашивается: можно ли рассчитывать на продолжение такой поверхности, если идти все прямо к югу? В таком случае в будущем году можно будет без больших затруднений достигнуть ледника Бирдмора.

Мы покидаем наши спальные мешки в 9 часов вечера. Около 11 1/2 часов я окликаю Оутса: «Как дела?» Получаю ответ, что все готово; начинается суета среди саней и лошадей. Пальцы мерзнут за этой работой, да и ногам не тепло. Теплые одеяла снимаются с лошадей, надевается сбруя; сани нагружаются палатками и лагерными принадлежностями, к которым прибавляются наполненные торбы, в полной готовности для следующей остановки. Одна за другой лошади отвязываются и запрягаются в сани. Оутс зорко наблюдает за своей; такому нервному созданию долго стоять не годится. Кто попроворнее, тот с нетерпением и досадой поджидает остальных. Уилсон и Мирз снуют там и сям, готовые помочь чем понадобится.

Но мы все ждем; тут надо собрать привязь, там замешкались, возятся с палаткой. Досада берет стоять, держа под уздцы онемелыми пальцами ворочающуюся от ветра лошадь. Наконец все готово. Кричишь: «Готово, Боуэрс, вперед!» – и он выводит свою большую лошадь впереди всех, бодрым шагом, которого и не изменяет. Лошади прозябли и рады тронуться, некоторые даже рвутся и мечутся. В меховых сапогах плохо ходить по скользкому насту, и в первые минуты нелегко угнаться за лошадьми. Но моцион греет, и через какие-нибудь десять минут весь отряд идет уже ровным, мерным шагом.