Россия белая, Россия красная. 1903-1927 - Алексей Мишагин-Скрыдлов Страница 32

– В наше царствование, – объяснила она свой поступок, – пролилось уже довольно крови.

Народ, успокоенный этим, бросился во дворец, заполнил залы и добрался до личных покоев государыни. В дворцовом госпитале по-прежнему находились раненые, за которыми царица продолжала ухаживать. Поэтому она предстала перед бунтовщиками в платье медсестры и, стоя в дверях, ожидала их. Дверь, проем которой она загораживала своим телом, вела в комнаты детей, болевших корью.

Гвардейские офицеры, в том числе наш рассказчик, капитан Семенов, испуганные, что мятежники оказались так близко от императрицы, сумели проникнуть в комнату через другую дверь. Они увидели, как к государыне подошли матрос и солдат. Они потребовали, чтобы их провели к наследнику и великим княжнам.

– Они больны, – ответила императрица. – Их нельзя видеть.

– Думаешь, – закричал матрос, – ты все еще императрица?!

Не подав никакого знака своим защитникам, готовым начать стрелять, Александра Федоровна посмотрела матросу в лицо и просто сказала:

– Императрицы больше нет. Я обычная мать. В эту дверь вы войдете только через мой труп.

Свой рассказ капитан Семенов закончил фразой:

– И толпа рассеялась.

Скоро на затянутом тучами небосклоне взошла звезда Керенского. Сначала министр юстиции, затем премьер-министр и, наконец, главнокомандующий, обладатель поразительного дара красноречия, прирожденный артист, он во всех ситуациях вел себя так, словно играл заученную роль. Его манера пользоваться своей властью над толпой, страсть к позерству, его актерство и, говоря до конца, мания величия (он поселился в Зимнем дворце, в прежних апартаментах Александра II, обстановку которых изменил по своему вкусу), его явная склонность к установлению диктатуры – все это сделало Керенского самым популярным человеком того времени, которым он управлял и которое получило его имя: керенщина..

Однажды мы узнали о приезде в столицу Ленина и Троцкого. Убежденные революционеры, в прошлом высланные из России, они оба проживали в Швейцарии, когда узнали об отречении царя. Временное правительство, желавшее доказать широту своих взглядов, разрешило им вернуться в Россию. Но Германия, опасавшаяся деятельности этих двоих и предпочитавшая, чтобы она разворачивалась в тылу ее противника, дала им разрешение на проезд через свою территорию только после предоставления гарантий, что они не выйдут из поезда в Германии. Так что Ленин и Троцкий пересекли эту страну в запломбированном вагоне.

По приезде в Петроград, пользуясь провозглашенной свободой слова, они, выражая только свое мнение, выступили перед толпой с балкона бывшего особняка Кшесинской с речью. Великолепные ораторы, они зажгли аудиторию, которая легко позволила себя убедить в праве на месть «бывшим». Результат не заставил себя ждать и выразился в ежедневных грабежах, свидетелями или жертвами которых мог стать кто угодно. Бывший ординарец моего отца, после окончания службы прослуживший в нашем доме двенадцать лет и отличавшийся скрупулезным уважением к чужой собственности, проникся этими теориями с быстротой и откровенностью, поразившими и огорчившими моих родителей.

Депутаты Думы, которым мой отец указывал на опасности, возникшие в результате речи Ленина и Троцкого, отвечали ему: «Мы боролись за свободу слова и печати, мы их провозгласили. Пресса и слово должны оставаться свободными. Народ разберется, где правда».

Через несколько месяцев депутаты Думы, чувствуя себе приговоренными к смерти Лениным и Троцким, с каждым часом забиравшими себе все больше власти, найдут спасение только в бегстве.

Деятельность этих двух агитаторов выплеснулась за пределы Петрограда. «Вы, – обращались они к солдатам на фронте, – убивали таких же пролетариев, как и сами. Война, которую вы ведете, задумана капиталистами». Мало-помалу армия проникалась этими идеями. Моральный дух войск упал, чему способствовали лишения фронтовой жизни, перебои со снабжением продовольствием и боеприпасами, понесенные потери.

Реакцией на это стало пробуждение в некоторых слоях общества патриотизма. Начали формироваться женские батальоны, участницы которых полагали, что своим примером смогут зажечь смелость в мужчинах. Таким образом, и моя сестра, хотя ей не исполнилось и двадцати лет, воодушевленная этой иллюзией, добилась от отца разрешения пойти доброволицей. Ее назначили адъютантом к командиру батальона Бочкаревой. Помню прощальный парад женского батальона у вокзала, перед отправкой на фронт. Эти молодые женщины и девушки, неузнаваемые в своей уродливой форме, промаршировали под ливнем цветов, которыми их забрасывали петроградцы, не собиравшиеся покидать своего города. Во втором бою, в котором участвовал батальон, его командир была ранена, и ее обязанности легли на мою сестру. В лесу под Новоспасском, возле Смоленска, она, в свою очередь, была ранена осколком снаряда. Ее произвели в офицеры, наградили орденом Святого Георгия и отвезли на лечение в Петроград. Плохо оправившись от раны, усугубленной траншейной сыростью, она наконец-то была вынуждена подчиниться отцу, который отправил ее к родственникам в Тифлис.

Тем временем Петроград внешне успокаивался. Беспорядки становились реже. Временное правительство более, чем когда бы то ни было, гордилось тем, что для торжества революции было пролито совсем мало крови. Но за внешним спокойствием бурлили страсти. Слишком долгая война, трудности привыкания к новому режиму, к свободе, а главное, речи Ленина и Троцкого – все это и будоражило и одновременно размягчало как народ, так и армию, делая их легко внушаемыми. Декрет исполнительного комитета Совета солдатских и матросских депутатов отменил отдание чести офицерам и все прочие знаки уважения. Это сразу же резко изменило облик города. В поезде я видел солдата, сидевшего, хотя возле него стоял пожилой генерал, который так и простоял всю дорогу.

Театры Петрограда вновь стали заполняться публикой. Главным отличием от прошлых лет, сразу бросавшимся в глаза, было то, что бывшие императорские ложи теперь заполняли солдаты и матросы, украшенные красными лентами. Во время спектаклей, среди бархата и позолоты, они лузгали семечки, сплевывая шелуху прямо на пол.