Лоуренс Аравийский - Томас Лоуренс Страница 32

Голод пробудил нас от нашего транса. У нас сейчас было семьсот пленных в добавление к нашим пятистам собственным людям и двум тысячам ожидающих нас союзников. У нас совершенно не было денег, а ели мы последний раз два дня назад. Наши верховые верблюды представляли собой запасы мяса, достаточные на шесть недель, но, используя их, мы оказались бы на жалкой и одновременно дорогой диете и были бы обречены в будущем на неподвижность, расплачиваясь за проявленную слабость характера.

Ужин доказал нам настоятельную необходимость послать британским властям в Суэц, через полтораста миль пустыни, просьбу о присылке судна в помощь. Я решил отправиться сам с отрядом из восьми человек, по преимуществу из людей хавейтат на лучших наших верблюдах — один из них был знаменитый Джедах, семилетний верблюд, за обладание которым в свое время воевали два племени. Объезжая залив, мы обсуждали, как нам совершить путешествие. Если мы поедем не спеша, щадя животных, они могут погибнуть от голода. Если мы поедем быстро, они могут в середине пустыни пасть от истощения или изранив ноги. При этом нужно было помнить, что человек и в особенности европеец в таких случаях изнемогает раньше верблюда.

Наконец, мы сговорились проводить в пути лишь столько часов в сутки, сколько нам позволяла наша выносливость, ни в коем случае не прельщаясь быстротой. При выдержке мы должны были достигнуть Суэца за пятьдесят ходовых часов, а чтобы сократить задержки в пути на изготовление пищи, мы захватили с собой вареного верблюжьего мяса и фиников.

Около полуночи мы добрались до Тамада, единственных колодцев на нашем пути, лежавших в изгибе долины возле покинутой караульни синайской полиции. Мы разнуздали наших верблюдов, напоили их и напились сами. Затем мы вновь двинулись вперед, с трудом пробираясь в ночном мраке.

Когда начало рассветать, мы все еще ехали. При восходе солнца мы уже были далеко на равнине и остановились, чтобы дать нашим верблюдам попастись несколько минут. Затем опять в седле до полудня и после полудня, когда из-за марева возникли одинокие развалины Нахля. Мы миновали их и при заходе солнца сделали привал на час.

Верблюды стояли сонные, и сами мы бесконечно устали, но Мотлог, одноглазый владелец моего верблюда, приглашал нас двигаться дальше. Мы вновь сели верхом и, двигаясь машинально, взобрались на горы Митла. Взошел месяц, и их снежные вершины засияли, словно хрусталь.

На заре мы проехали мимо поля, которое какой-то отважный араб засеял дынями в этой безлюдной области, расположенной между несколькими армиями. Мы сделали привал, теряя еще один из наших драгоценных часов, раскололи несколько незрелых дынь и освежились их сочной мякотью. И вновь мы двинулись вперед в зное нового дня, хотя он беспрестанно смягчался проникавшими сюда ветрами с Суэцкого залива.

К полудню мы пробрались через гряду дюн и выехали на гладкую равнину. Отсюда уже угадывалась близость Суэца.

Мы достигли длинных линий окопов, обвитых колючей проволокой, и разрушающегося полотна железной дороги. Нашей целью являлся пост Шатт, лежавший против Суэца на азиатском берегу канала, и мы добрались, наконец, до него около трех часов дня после сорокадевятичасового перехода.

Шатт находился в необычайном смятении, ни один часовой не остановил нас. Два или три дня назад тут появилась чума. Войска поспешно очистили старые лагери, оставив их на произвол судьбы, и встали бивуаком в открытой пустыне. Разумеется, мы ничего не знали об этом и расхаживали по опустевшим канцеляриям, пока не нашли телефона. Я позвонил в Суэц, в главную квартиру армии, и заявил, что мне нужно переехать через канал. Мне выразили сожаление, что это не входит в круг их обязанностей. Переправой через канал управлял отдел внутреннего водного транспорта, следуя притом своим собственным методам. Чувствовалось, что они не соответствовали методам Генерального штаба.

Я бесстрашно позвонил в контору водного управления и объяснил, что я только что прибыл в Шатт из пустыни с безотлагательными известиями для Главного командования. В водном управлении очень сожалели, но как раз сейчас у них не было свободных лодок. Они наверняка утром пошлют за мной первую же, чтобы она доставила меня в карантинное управление. Затем там дали отбой.

Я провел четыре месяца в Аравии, безостановочно передвигаясь с места на место. За последние четыре недели я сделал на верблюде тысячу четыреста миль, совершенно не щадя себя ради успешного хода войны. Но я отказывался провести даже одну лишнюю ночь с заедавшими меня насекомыми. Я жаждал ванны и какого-нибудь прохладительного напитка, я жаждал перемены своего платья, от грязи прилипавшего к моим натертым седлом ссадинам, какого-нибудь блюда потоньше, чем зеленые финики и верблюжьи сухожилия. Я опять сунулся в управление внутреннего водного транспорта и на этот раз говорил, как Златоуст. Не добившись никакого эффекта, я пришел в бешенство. Но тут они вторично дали отбой.

Моя ярость все увеличивалась, когда до меня донесся в трубку дружеский голос с северным акцентом, говоривший с военной центральной телефонной станции.

— Не стоит портить крови, сэр, ради разговора с этими глупыми водяными крысами.

Его слова выражали бесспорную истину, и телефонист соединил меня с управлением военных перевозок. Тут майор Литльтон, как он ни был занят, прибавил к своим бесчисленным обязанностям еще одну.

Как только он услышал, кто я и где я нахожусь, — все помехи сразу оказались устраненными. Его баркас готов, будет в Шатте через полчаса. Я могу прямо направиться в его учреждение, не объясняя причин, почему обыкновенный портовый баркас вошел в священный канал, не имея на то разрешения водного директората.

Все случилось, как он обещал. Своих людей и верблюдов я временно отослал на север к Кубри, где им дали пищу и приют.

Литльтон увидал, как я измучен, и немедленно отправил меня в гостиницу. Некогда она казалась мне жалкой, но сейчас я нашел ее великолепной.

После того, как первая враждебность, вызванная моим видом, была побеждена, я получил все, о чем мечтал: ванну, прохладительные напитки (целых шесть сортов), обед и постель. Услужливейший офицер Интеллидженс Сервис, предупрежденный шпионами о переодетом европейце в «Синай Отеле», сам принял на себя заботы о моих людях в Кубри, а на следующий день снабдил меня билетами и пропусками в Каир.

В Измаилии пассажирам на Каир приходилось пересаживаться в другой поезд, приходивший из Порт-Саида. В составе второго поезда сиял роскошный салон-вагон, из которого вылезли адмирал Уемисс, капитан Бурместер, Невилль и какой-то очень толстый и важный генерал. Все замерло на перроне, когда они, серьезно беседуя, расхаживали по нему взад и вперед. Офицеры отдали им честь один раз, другой, а они все еще расхаживали. Отдавать честь в третий раз было неудобно, и офицеры спаслись бегством.

Взгляд Бурместера упал на меня. Он пожелал узнать, кто я, так как я сильно загорел и после своих скитаний имел дикий вид. Я рассказал ему историю нашего набега на Акабу. Он взволновался. Я попросил его, чтобы адмирал немедленно выслал туда транспортное судно. Бурместер ответил, что судно «Дафферин», прибывающее сегодня, нагрузится провиантом в Суэце, направится прямо в Акабу и привезет пленных. (Великолепно!) Он сам отдаст приказ об этом, чтобы не прерывать беседы адмирала с Алленби.