Лоуренс Аравийский - Томас Лоуренс Страница 31

Мы спустились по всем зигзагам ущелья Штар и сделали внизу привал. Расположившись на мягком ложе из песка, мы тотчас же заснули.

Нас разбудил Ауда. Мы защищали наше право на отдых, оправдываясь нашим состраданием к измученным пленным. Он возразил, что если мы пустимся в путь, то умрут от истощения только пленные, но если мы станем мешкать по пустякам, тогда можем умереть и мы и они; действительно, у нас почти не было воды и совершенно не было провианта. Все же мы не смогли удержаться, чтобы, пройдя лишь пятнадцать миль, не остановиться ночью для отдыха вблизи Гувейры.

В Гувейре имел пребывание шейх Ибн-Джад, колеблющийся в своей политике, чтобы примкнуть к сильнейшей стороне. Сегодня таковой являлись мы, и старая лиса была с нами.

Он встретил нас медоточивыми речами. Сто двадцать человек турецкого гарнизона являлись его пленниками. Мы сговорились с ним, что он доставит их в свободный момент в Акабу.

Было уже 4 июня. Положение не терпело отлагательств, ибо мы голодали, а Акаба все еще лежала далеко впереди за двумя крепостями. Ближайший пост Кесира упорно отказывался вступить в переговоры с нашими парламентерами. Его утесы господствовали над долиной, и захват его мог стоить больших потерь. Мы умышленно предоставили эту честь Ибн-Джаду и его неутомленным людям, советуя предпринять попытку с наступлением мрака. Он отказывался, придумывая затруднения, ссылаясь на полнолуние, но мы сурово отвергли его возражения и оправдания, обещая, что этой ночью месяц некоторое время не должен быть виден. Согласно моим записям, предстояло лунное затмение. Оно исправно произошло, и арабы без всяких потерь захватили пост, в то время как суеверные турецкие солдаты стреляли из винтовок и колотили в медные горшки, силясь выручить планету из беды.

Успокоенные, мы пересекли равнину, пустившись в дальнейший путь. Ниази-бей, командир турецкого батальона, являлся гостем Насира, что избавляло его от унижения подвергнуться оскорблениям со стороны бедуинов. Сейчас он ехал бок о бок со мной. Он начал жаловаться, что один из арабов оскорбил его грубым турецким словом. Я принес ему извинения, пояснив, что тот, должно быть, выучился этому от кого-либо из его турецких собратьев губернаторов. Но офицер не казался удовлетворенным.

По мере того, как мы углублялись в Вади— Итм, он становился все уже и запутанней. За Кесирой мы находили один турецкий пост за другим опустевшими. Солдаты отступили оттуда к Хадре, укрепленной позиции у входа в Итм, надежно прикрывавшей Акабу против десанта со стороны моря. К несчастью для себя, неприятель никогда не представлял себе возможности нападения со стороны суши, и из всех его огромных укреплений ни одна траншея или пост не преграждали доступа из внутренней части страны. Неожиданное направление нашего продвижения повергло турок в панику.

После полудня мы пришли в соприкосновение с этой главной турецкой позицией. От местных арабов мы узнали, что добавочные посты около Акабы были уже сняты, либо уменьшены в численности. Таким образом, лишь триста человек преграждали напоследок нам путь к морю.

Мы спешились, чтобы посовещаться, и узнали, что неприятель упорно сопротивляется, скрываясь в недоступных для бомб окопах с новым артезианским колодцем. Был слух, что у него мало провианта.

Но не больше было и у нас. Мы зашли в тупик. Наш военный совет обсудил все пути. Благоразумие спорило с отвагой. Всякое хладнокровие исчезало в этом раскаленном добела узком проходе, гранитные вершины которого отражали солнце мириадами мерцающих вспышек света, в то время как в глубины его извилистого ложа не мог проникнуть даже слабый ветерок, чтобы развеять медленно нагнетавшийся зной.

Наша численность уже удвоилась. Люди так теснились в узком пространстве и сгрудились вокруг нас, что мы два или три раза прерывали наш совет, — отчасти, чтобы они не подслушали наших шумных споров, а отчасти — оттого, что мы задыхались от жары в нашем заточении, а запах немытых тел одурманивал нас. Кровь билась в висках, как колокол.

Мы дважды послали туркам требования сдачи, в первый раз — парламентера с белым флагом, а во второй — нескольких турецких пленных, но неприятель оба раза открывал по ним стрельбу. Бедуины вспылили, и, пока мы все еще совещались, они ринулись внезапной волной на утес, извергая на врага град пуль. Насир босиком выбежал, чтобы остановить их, но, сделав несколько шагов по раскаленной земле, визгливо закричал, чтобы ему принесли сандалии.

Мы сделали третью попытку связаться с турками при посредстве какого-то юного новобранца, заявившего, что он знает, как этого достичь. Мы спустились с ним к самым окопам и велели позвать какого-нибудь офицера, чтобы переговорить с ним. После некоторого колебания турок мы добились своего и разъяснили, как обстоит положение, указав на наши подавляющие силы и невозможность сдерживать нрав арабов. Результатом наших переговоров явилось обещание турок сдаться с наступлением дневного света. Таким образом, мы могли еще раз поспать (событие достаточно редкое и поэтому достойное того, чтобы быть занесенным в летопись), несмотря на мучившую нас жажду.

На рассвете следующего дня сражение возобновилось по всей линии, так как ночью прибыло несколько сот новых горных арабов, опять удвоивших нашу численность, и они, не зная о достигнутом соглашении, открыли стрельбу по туркам, которые начали защищаться. Насир выступил с Абдуллой и его аджейлями, выстроенными по четыре в ряд, и спустился в долину.

Наши люди прекратили стрельбу, а вслед за ними замолкли и турки, так как их солдаты не решались больше сражаться, считая, что мы отлично всем снабжены. Итак, в конце концов, сдача врага произошла спокойно.

Когда арабы кинулись на турок, чтобы их ограбить, я заметил инженера в сером мундире, с рыжей бородой и растерянными голубыми глазами. Я заговорил с ним по-немецки. Он был специалистом по бурению колодцев и не владел турецким языком. Только что случившееся поразило его, и он попросил меня объяснить, что мы собой представляем. Я рассказал ему, что мы — арабы, восставшие против турок. Он не сразу меня понял. Он хотел знать, кто являлся нашим вождем. Я ответил, что ишан Мекки. Он предположил, что его отошлют в Мекку. Я возразил, что — скорее в Египет.

Потерю своих технических принадлежностей он принял философски, но очень сожалел о почти законченном им колодце, который послужил бы ему памятником. Он показал мне его местоположение и недостроенный насос. Мы набрали оттуда прекрасной, прозрачной воды и утолили жажду.

Затем мы взапуски устремились к Акабе, лежавшей в четырех милях дальше, и, пробившись сквозь песчаную бурю, 6 июля, ровно через два месяца после нашего выступления из Ваджха, подошли к морю.