Чао, Вьетнам - Эльдар Саттаров Страница 31

– А ты знаешь, кому принадлежат эти земли и этот замок? – спросил он. Я покачал головой. – Нет?! Тебе! Это владения твоей матери.

Так вот куда хотел нас отвезти дядя Нам, когда Сайгон был охвачен боями! Впрочем, сомневаюсь, что нам бы удалось сюда прорваться.

– Значит, после революции они будут принадлежать народу, – ответил я.

Чай, слегка оторопев от моего ответа, тем не менее счел нужным согласно закивать головой.

Сойдя в Лонгшуэне под вечер, мы, как и в Сайгоне, незаметно присоединились к разбредавшимся по домам крестьянам из близлежащих деревень. Здесь, конечно же, не было такого большого потока, но люди выглядели менее измотанными и разговаривали веселее. Мы проходили очередную деревню, когда послышались крики: «Ловцы креветок! Ловцы креветок!» Потом прямо у нас на пути выросла возбужденная толпа, в которую все вливались и вливались выбегающие из домов крестьяне. В центре толпы крепкие мужики вели за шиворот безоружного араба в форме Иностранного легиона и тщедушного вьетнамца в шарфике с цветами французского триколора. Их руки были связаны за спиной. Их довели до моста, крича: «Эй вы, наловите нам креветок побольше да пожирнее!» Чай потянул меня за рукав, и мы зашагали в сторону темневших впереди зарослей.

– Дядя Чай, а что происходит? – спросил я.

– Ничего особенного. Поймали одного палача и одного стукача. Сами виноваты. Нечего было шляться, где не следует. В Восьмой зоне рулим мы, и все жители это знают.

Я оглянулся. Несчастной парочке уже связали ноги и, повесив на шею по валуну, пинками столкнули в реку. После этого толпа крестьян мгновенно рассосалась, пожалуй быстрее, чем успели успокоиться круги на воде.

Мы тем временем уже скрылись в джунглях, где ненасытный мрак поспешно отвоевывал себе пространство у последних, слабых лучей солнца, уходившего за край света. По пути то слева, то справа невидимые люди спрашивали у нас из темноты пароль, на который мы давали свой отзыв. Наконец мы выбрели на полную людей полянку, приветливо залитую светом костров. У одного из костров на пледе, расстеленном на земле, сидела, обняв колени и задумчиво глядя в огонь, красивая женщина в маскировочной одежде. Моя мама. Я бросился было к ней на шею, но она мягко отстранила меня:

– Кто ты, мальчик? – она смотрела на меня, не узнавая.

– Мама, это же я, твой сын Мишель!

– Мишель?! – ее удивлению не было предела. – Что ты тут делаешь?!

В этот момент в круг света, отбрасываемого огнем, вступил рослый поджарый мужчина в военной форме с закатанными рукавами. Мой отчим. Один из руководящих политработников штаба партизанской армии Южного Вьетнама.

– У тебя очень способный пацан, Май, – сказал он. – Мы отправим его в кадетскую школу, созданную моим другом, бывшим офицером Иностранного легиона. Там он освоит не только военное дело, но и остальные необходимые дисциплины, даже спорт и музыку.

16

Вот так я и попал в Девятую зону, на самом Юге Индокитайского полуострова под Баклю. Я решил взять себе вьетнамское имя Туан – я больше не хотел иметь французское имя.

Начались веселые и насыщенные дни. В школе было около сорока учеников от двенадцати до шестнадцати лет, в основном – дети партизанских командиров. Наш детский взвод разделили на три отряда, как в армии, и каждому выдали оружие. У командира был пистолет, у рядовых по автомату или винтовке. Мы учились и играли.

С утра я любил наблюдать, как заместитель комбата, наш инструктор по вьет-водао, упражнялся с трофейным японским мечом. Он очень плавно скользил между частых ветвей, произвольно меняя боевые стойки, играя с центром тяжести, меняя баланс, как бы примеряясь к жизненно важным центрам незримого врага. Заканчивал разминку он зачастую одним молниеносным ударом меча по банановому дереву, рассекая толстенный ствол одним движением, да так, что разрубленное надвое дерево продолжало стоять как ни в чем не бывало. Меч проходил сквозь древесину, как сквозь масло. Потом, правда, он учил нас, что вовсе не обязательно владеть трофейным мечом или автоматом, для того чтобы практиковать искусство самообороны. Любой предмет способен превратиться в грозное оружие, будь то заостренный бамбуковый ствол, кирпич или обрезок трубы, который можно спрятать в рукаве. Центральной концепцией его учения было восстановление справедливости и гармонии в мире. Страдания невинных, злоупотребление властью, физическое и моральное насилие над личностью были порождением помутненного сознания, темных сил эпохи раздора. Путь воина заключался в постоянном самосовершенствовании, потому что воин должен пройти сквозь эру раздора незапятнанным и всегда стремиться восстановить природный баланс между светлым и темным, исцеляя раны, нанесенные гармонии помутненным сознанием хозяев этого мира.

Для того чтобы мы не расслаблялись, он нередко нападал на нас в самых неожиданных местах. Бывало, идем мы на занятия или с занятий, как вдруг выскакивает из непроходимых джунглей инструктор и с отчаянным криком валит одного, а то и сразу нескольких из нас на землю. Главным объектом нападения для него почему-то стал добродушный здоровяк Лап, которого он особенно любил ронять на землю, обхватив ногами за шею, – этим он как бы показывал нам, что рост и вес противника, равно как и их количество, никогда не должны становиться препятствием для поединка с ним.

Большая часть уроков в школе была посвящена военному делу: мы изучали различные виды вооружений, применявшихся на войне, основы сбора разведывательных данных, практиковались в стрельбе и метании гранат, занимались физической подготовкой. После школы мы выполняли свои обязанности по поддержанию чистоты территории, приготовлению пищи, мытью посуды. Не преувеличивал отчим и насчет музыки – занятия вел известный еще с довоенных времен композитор. Человек эмоциональный и творческий, он влюбился здесь в учительницу французского языка, но благосклонности не добился. Позже она вышла замуж за известного в партии полевого командира. В результате появились лирические песни «Голубая река» и «Раненая птица», которые очень любили в народе даже после войны. Когда же наступал вечер, мы все собирались на центральной поляне – обсуждать вопросы марксистско-ленинской теории и слушать последние известия и фронтовые сводки по радио.

На Севере уже тогда намечался перелом. Де Латтр, отстояв французские позиции в Ханое и Хайфоне, решил было перейти в наступление. Зиап знал, что на этот раз имеет дело с очень и очень достойным противником, с лучшим генералом Франции. И был готов к схватке. Войска де Латтра атаковали силы Рабоче-крестьянской армии по земле, по воде и с воздуха – в бой были брошены американские танки «Шерман М-4»; с моря в дельту Красной реки были введены амфибии с морской пехотой на борту, а с воздуха в места скопления партизан посыпались бомбы и десантные батальоны. Наши были вынуждены отступать от Красной реки к Черной. Трижды Зиап бросал свои войска в контратаку и трижды терпел поражение от де Латтра, в первую очередь из-за технического превосходства французской армии. Если Зиап при планировании сражений основывался на прекрасном знании местности, то де Латтр каждый раз умело использовал все доступные ему технические преимущества.