Чао, Вьетнам - Эльдар Саттаров Страница 30

Плечи целеустремленно углублявшегося во мрак проводника уже были едва различимы, а тишину летнего вечера постепенно заполнял стрекот цикад, фырканье игуан и отрывистые обезьяньи крики. Приладившись к ритму шагов дяди Чая, я незаметно для себя начал ориентироваться по слуху и инерции, а не по зрению, потому что закат уже сгорел дотла, а переплетающиеся над нами тропические заросли не пропускали вниз слабенький лунный свет. Поэтому, когда дядя Чай внезапно остановился, я буквально налетел на него. Он схватил меня за кисть руки и потащил куда-то в сторону от тропинки. Потом мы как будто спустились по небольшому склону в низину. Дальше были земляные ступени, и наконец дядя Чай меня отпустил. Он чиркнул спичкой и закурил. В полыхнувшем на несколько секунд пламени я различил, что мы стоим посреди землянки с импровизированным столом из огромного плоского валуна по центру и парой утоптанных лежачих мест у стен.

– Привал, – шепнул дядя Чай, жадно затянувшись сигаретой и заполняя тесную землянку едким табачным дымом.

Я с наслаждением улегся у стены слева и сразу же провалился в глубокий сон.

14

Дядя Чай растолкал меня еще до рассвета, и мы снова пустились в путь. В предрассветных сумерках мы шли через заросли добрых два часа, пока на горизонте наконец не забрезжил солнечный свет. Вокруг нас был настоящий зеленый ад, обступавший нас со всех сторон и все плотнее смыкавшийся за нашими спинами, отгоняя любые смутные мысли о возможности возвращения домой, к привычной жизни. Свой посох я старательно, с силой выставлял перед собой на каждом шагу, потому что из-под ног то и дело с недовольным шипением выскальзывали кобры, вновь бесследно скрывавшиеся в густой траве. Насекомые стрекотали, казалось, еще громче, чем вчера, а прочие лесные обитатели отзывалась уханьем и визгом, от которых меня пробирала дрожь. Я не раз слышал, что по джунглям бродит тигр-людоед, держащий в ужасе все окрестные села. Его любимым лакомством были дети. Говорили, что он мог оставить в живых целую толпу, если в ней попадалась беременная женщина – прижав ее лапами к земле, он медленно, с наслаждением чавкая кровью, выгрызал ее плод, пока крестьяне разбегались в разные стороны.

Дядя Чай не менее проворно, чем вчера, углублялся в этот пышно цветущий зеленый ад. Когда я остановился, наткнувшись на повисший в переплетениях кустарника скрючившийся труп в полуистлевшем обмундировании Национальной армии, он, обернувшись, лишь нетерпеливо мотнул головой, указывая вперед. Надо было все время идти за ним, не останавливаясь ни при каких обстоятельствах. Через частые заросли устремляющегося ввысь зеленого бамбука мы вышли на неприметную полянку. Там дядя Чай, потащив двумя руками за дерн, открыл люк, ведущий в подземный ход. Знаком он приказал мне спускаться. Пробравшись сквозь короткий узкий лаз, я выпрыгнул в просторный коридор, в котором веяло могильным холодом. Когда сюда же впрыгнул дядя Чай, он вновь немедленно устремился вперед, а я заспешил за ним. Это был причудливый лабиринт, целый подземный город со своими улицами в виде узких в ширину человеческого корпуса тоннелей, разбегающимися в разные стороны, в тех направлениях, которые нужны были партизанам для достижения одним им ведомых целей и боевых задач. Косые лучи солнца местами проникали сюда сквозь вентиляционные отверстия, замаскированные на поверхности под термитники и змеиные гнезда. Казалось, мы уходили все дальше от человеческой жизни в потусторонний мир. Полдня мы протискивались сквозь один из таких узких тоннелей, когда к запахам земли начала примешиваться речная сырость. Не пойму, как ориентировался в этих гротах Чай, но без всякого предупреждения он опять рванул наверх через небольшое отверстие, похожее на чердачное слуховое окно. Наружу мы и впрямь выбрались у реки, почти на самом берегу. В зарослях бамбука Чай, деловито порывшись, что-то нашел и опять, мотнув головой, позвал меня на подмогу. Оказывается, под листьями был спрятан небольшой плотик, который мы выгрузили на берег. Найдя припасенное там же весло, Чай столкнул плотик на воду и, тут же вскочив на него, протянул мне руку. Затем он оттолкнулся веслом от грунта, и вскоре мы уже скользили по водной глади. Это был один из бесчисленных рукавов Меконга, испещрявших Долину Джонок. У берегов, покрытых буйной темно-зеленой растительностью, лениво грелись крокодилы. Меня не оставляло ощущение, что из-за частых ветвей за нами следят чьи-то внимательные, недобрые глаза. Однако дядя Чай был спокоен и уверенно греб в направлении, известном только ему. В какой-то момент я обратил внимание, что моя черная рубашка сменила свой цвет на желтовато-бурый – комары и мошкара так плотно облепили материю, что скрыли ее под собой.

За одной из излучин нас нагнала моторная лодка. Я уже нащупывал в кармане свой нож, но дядя Чай едва заметно покачал головой. Это были солдаты марионеточной армии. Разговаривал с нами нагловатый капрал, в то время как один из его подручных на полном серьезе целился из автомата то в Чая, то в меня, словно ему не терпелось дать по нам очередь.

– Кто такие, и куда путь держим, люди добрые? – растягивая слова, поинтересовался капрал.

– Из Лонгшуэна мы, – с готовностью ответил Чай. – Возвращаемся из Сайгона.

– А там что делали?

– Сомов на продажу возили, известное дело.

– Хорошо поторговали?

– Нормально.

– Тогда купите у нас мяса.

– Дома купим.

– Купите у нас, брат, хорошее мясо, не пожалеете. – Он кивнул одному из солдат, и тот продемонстрировал нам часть свежеразделанной туши.

– Цвет какой-то странный, – пробормотал Чай. – Это говядина или свинина?

– Это человечина, брат, – ответил капрал. Чай кисло улыбнулся. – Очень вкусная, тебе понравится. Свежая.

– Свежая?

– Да вот вчера коммуниста убили, ищем, кому продать, мы же знаем, что в деревнях голод. – Он пошарил рукой по палубе и поднял за волосы голову убитого партизана. Его залитое кровью лицо словно бы до сих пор морщилось и скалилось от боли в агонии. – Нашли вас, так что, считай, вам повезло.

– Да уж. Мы не едим человечину, брат.

– Съедите вы его или нет, дело ваше, а мясо вы у нас купите, – отрезал капрал.

Тяжело вздохнув, дядя Чай вытащил деньги и рассчитался не торгуясь. Они вывалили останки на плот и туда же швырнули голову.

Как только они, довольно хохоча, удалились, дядя Чай причалил к берегу. С помощью весла, ножа и собственных рук мы вырыли во влажной земле неглубокую могилу для убитого. Перед тем как продолжить наш путь, мы почтили его память минутой молчания. Чай торжественно поднял над головой левый кулак.

– Спи спокойно, товарищ, ты будешь отмщен, – едва слышно проронил он, и слова его поглотил прожорливый мрак.

15

Утром мы причалили на окраине города Кантхо. Во дворе одной из портовых лавочек позавтракали супом фо бо с рисовой лапшой. Пока мы прогуливались по набережной в ожидании междугородного автобуса, дядя Чай объяснил, что мы миновали Седьмую зону, самую опасную из всех, и вот-вот переправимся в элитную Восьмую, где находится командование партизанских войск Южного Вьетнама. На автовокзале мы без проблем купили билет до Лонгшуэна и беспрепятственно покатили в полупустом автобусе по шоссе регионального значения. Мы выезжали из города как раз мимо завода дяди Нама – предприятие выглядело заброшенным. После черты города за окнами потянулись необъятные рисовые плантации, их патрулировали вооруженные винчестерами охранники на лошадях. Я подумал, что если бы мы случайно забрели на эту территорию, они скорее всего запросто убили бы нас, приняв за расхитителей риса-падди. В отдалении показалась роскошная трехэтажная вилла, выстроенная полукружием, в версальском стиле, за которой находилось семейное кладбище с причудливыми мавзолеями из рыжего кирпича в кхмерском духе. Дядя Чай пихнул меня локтем в бок и подмигнул.