Лавиния - Урсула Ле Гуин Страница 31

Но она была первой, кого мы увидели в регии; она почти бежала нам навстречу через двор, раскрасневшаяся, взволнованная, и показалась мне еще красивее, чем прежде.

– Я все знаю! Вы оба мне снились! – кричала она. – Я так рада!

Мы с отцом остановились, глядя на нее с тупым изумлением, точно коровы. Не сомневаюсь, вид у нас был самый дурацкий. Но она схватила меня за руки, поцеловала и снова воскликнула:

– Ох, как я рада!

– Но чему ты радуешься?

– Как чему? Я видела во сне ложе новобрачных! И это было в Ардее! Мне снилось это всю ночь!

Возникла неловкая пауза, и тут мой отец громко и совершенно не к месту заявил:

– Амата, оракул запрещает Лавинии выходить замуж за уроженца Лация. Она должна ждать какого-то чужеземного жениха.

– Нет! Ничего подобного оракул не говорил! Я же сама все видела! И все слышала!

– Амата, успокойся, – сказал отец. – Мы непременно все с тобой обсудим, но наедине. Лавиния… позови женщин… Уходите отсюда и заберите с собой твою мать. – И он, резко повернувшись, широкими шагами удалился в свои покои.

Моя мать бросилась было за ним, потом вдруг растерянно остановилась и повернулась ко мне:

– Что это с ним такое?

– Ничего, мама. Пойдем со мной. – Я попыталась увести ее на женскую половину, но она стала сопротивляться и смирилась лишь после того, как прибежали ее верные служанки Сикана и Лина и стали убеждать ее, что лучше пойти в дом. Она сразу умолкла, в глазах ее погас счастливый свет, и она покорно последовала за мной.

Разумеется, известие о предсказании оракула мгновенно разнеслось не только по всему дому, но и по всему городу. Царская дочь не выйдет замуж ни за Турна, ни за Мессапа, ни за кого-то еще из своих женихов! Ей придется ждать, пока явится какой-то чужеземец и женится на ней. Вот что означал тот пчелиный рой! Вот почему волосы ее вспыхнули, да так и не сгорели! Война! Война! Кто с кем будет сражаться? Кто этот неведомый чужеземец? Что-то скажет ему царь Турн?

И что скажу ему я? – думала я, слушая всевозможные сплетни.

Амата, казалось, впала в ступор. Она так и не рассказала нам о своем сне, который приняла за вещий и который был так жестоко опровергнут оракулом. Она не участвовала в общих разговорах, а меня, похоже, и вовсе не замечала. Впрочем, мы с ней обе сторонились друг друга. Это было нетрудно: ведь мы уже целых двенадцать лет прожили как чужие.

К вечеру мне осточертела эта бесконечная болтовня и суматоха; очень хотелось уйти подальше от слишком разговорчивых женщин, подальше от нашего дома, побыть в одиночестве и как следует подумать. Увидев, что мать, как всегда, сидит за ткацким станком, я подошла к ней и спросила, нельзя ли мне завтра сходить за солью в устье реки.

– Спроси у царя, – сказала она, не отрывая взгляда от работы.

Пришлось пойти к отцу. Он подумал с минуту и сказал:

– Что ж, я думаю, сейчас еще вполне безопасно.

– А почему это вообще может быть опасно? – изумилась я. Солончаки были одним из главных наших богатств, основой нашего могущества [51], и мы соответствующим образом их охраняли. Уже много десятилетий никто даже не пытался совершать набеги в устье Тибра и красть у нас соль.

– Я пошлю с тобой Гая. И возьми еще парочку своих служанок.

– А зачем нам Гай? С нами же Пико пойдет со своим осликом, на котором мы, кстати, и соль домой отвезем.

– Нет, с вами пойдет Гай. И пойдете вы туда по западной тропе. И постараетесь дотемна вернуться.

– Но как же так, отец! Ведь мы и соли толком накопать не успеем!

Латин нахмурился.

– Все вы прекрасно успеете. Дня вам вполне хватит, чтобы и соли накопать, и назад засветло вернуться!

– Но мне так хотелось провести там ночь! Там так хорошо на берегу Тибра!..

Я редко так горячо просила его о чем-либо, и он сдался.

– Ну, хорошо. Почему бы и нет… – сказал он после долгого молчания. – Просто на душе у меня так тревожно, что не знаю даже… Ладно, не важно. Ступайте. Поклонитесь от меня нашему Отцу Тибру. Но смотри, Лавиния: только на одну ночь! – А когда я поблагодарила его и уже пошла прочь, он бросил мне вслед: – И остерегайтесь этрусков!

У нас всегда так говорят, когда кто-то отправляется к Тибру, словно этруски, собравшись на его северном берегу, только и ждут подходящего момента, чтобы броситься в воду и, переплыв через реку, утащить тебя к себе в Этрурию. О том, каким жестоким пыткам подвергают своих пленников этруски, рассказывали немало всяких страшных историй. Но с ближайшим к нам этрусским городом Цере у нас всегда были прекрасные отношения, если не считать того недолгого периода, когда этим городом правил тиран Мезенций. И потом, лишь очень искусный и сильный пловец мог решиться переплыть такую реку, да еще и в устье. Так что люди просто по привычке говорят: «Остерегайтесь этрусков!» – если кто-то идет к реке; точно так же человека предупреждают: «Остерегайся медведей!» – если путь его лежит через заросшие лесом холмы.

И все же, пока я искала Титу, пока объясняла ей, что нужно найти Пико и передать ему, чтоб к утру он вместе со своим ослом был готов к походу за солью, из головы у меня не выходила мысль о том, что чужеземец, за которого я должна выйти замуж, может оказаться и этруском.

Ибо, находясь не в Альбунее, а в привычном кругу среди хорошо знакомых людей, я никак не могла толком вспомнить то, о чем рассказывал мне мой поэт. Пока он говорил, нарисованные им картины казались мне вполне реальными, но потом многие из них таяли без следа, точно обрывки сна, которые исчезают, едва тебе захочется их припомнить. Я понимала, что даже если это и был сон, то сон вещий, правдивый; однако нельзя же всю жизнь прожить во сне, даже если он правдив? Труднее всего оказалось восстановить в памяти то, о чем рассказывал поэт прошлой ночью – неужели это действительно было только вчера? Он умирал, и мне не хотелось вспоминать об этом. Как не хотелось вспоминать и то, о чем он пел: эти бесконечные смерти одна страшнее другой. Я знала, что он назвал мне имя человека, за которого мне предстояло выйти замуж, назвал также имя его жены и сына; знала, что родом этот человек из далекого города Троя; знала, что будет война, что люди снова будут убивать друг друга… И все же здесь, во дворе нашей регии, когда я проходила мимо старого лавра, мимо собравшихся под ним женщин, которые, как всегда, мирно переговаривались и напевали за работой, мне казалось, что все это – имена людей, грядущая война, мое будущее – словно отдаляется от меня, ускользая из моей памяти. Вот и сейчас мне вдруг пришло в голову: а если этот мой будущий муж окажется этруском?