Русское лихолетье. История проигравших. Воспоминания русских эмигрантов времен революции 1917 года и Гражданской войны - Иван Толстой Страница 31

Наша семья благодаря особой личности моего отца имела историю довольно своеобразную. Может быть, это мне только кажется, но отец мой был человек выше среднего порядка. Он родился в очень бедной еврейской семье. Родился и вырос в маленьком местечке, в черте оседлости, и потом его родители отвезли в Киев, как в столицу, где легче найти какую-нибудь мастерскую, где бы он мог приобрести хорошую профессию. Ювелирное мастерство считалось тогда выгодным, и уже в 13 лет его отдали в учение. Он был почти безграмотным, по-русски читал с трудом, а писать умел только на идише. И в мастерской, где он учился, первое время ему очень тяжело жилось. Главная работа заключалась в том, чтобы укачивать детей, гоняться по городу за всякой провизией для семьи и для мастеров, при которых он работал. В мастерской тогда работали по 12 часов в сутки, а он после этого еще оставался в семье помогать по хозяйству. Потом он перешел в другую мастерскую, где ему стало немножечко легче, и там уже он стал мастером, и хорошим мастером, и начал отличаться.

И вот в 22 года отец стал очень ухаживать за барышней, которая ему страшно нравилась. Он никак не мог решиться объясниться, думал, что это для него слишком большая величина. Она была дочерью парикмахера. Вы знаете, может быть, что евреи носили парики в те времена, и парикмахер не стриг, а делал для евреев эти парики. И барышня та была большой мастерицей по парикам. Он так за ней бегал-бегал-бегал, пока она не сказала ему: слушай, хочешь жениться – женись немедленно, а не то убирайся к чертовой матери. Ну, он был безумно счастлив, получил сто рублей приданного и решил, что на эти деньги может самостоятельно учиться, а не быть подмастерьем. И вот на эти сто рублей они наняли комнату, которую занавеской разделили. С одной стороны занавески был верстак, а по другую сторону – плита, кровать и стол. Вот это была их квартира. Между прочим, я эту квартиру видел уже через тридцать лет. Этот дом еще был жив, и меня отец водил ее показывать.

Он был очень талантливым человеком и поэтому быстро начал выбиваться, и очень страдал от того, что был безграмотным, чувствовал, что ему это очень мешает. И своего младшего брата, которого потом, когда дело немножечко развилось, привлек к себе, он прежде заставил учиться грамоте.

Отец женился в 1878, я родился в 1892 году в Киеве, как все дети, и был седьмым. Я еще помню скромную квартиру над мастерской, но у отца уже был тогда магазин, и это был магазин на главной улице. Над магазином была большая мастерская, над ней квартира очень скромная, где жили десять человек: родители и восемь детей. Потом переехали в другую квартиру, начало появляться довольство, потом оно перешло в роскошь. Умер отец очень богатым человеком в августе 1918 года. Но он никогда не забывал о том, что деньги достаются с очень большим трудом. Всегда у нас в семье был культ к труду, и можно сказать, что все и дети, и родители считали позорным сидеть и ничего не делать. Или просто совестливость была – можно было пойти погулять, но сидеть и ничего не делать… Нет, нужно было или читать, или гулять, чем-нибудь заниматься. Кроме того, отец мой никогда не забывал, что бедность – очень неприятная вещь. Он помнил, как ему тяжело жилось мальчиком, и он организовал за свой счет еврейскую школу, где 60 мальчиков получали образование, обучались какому-нибудь мастерству. Таким образом он старался как-нибудь отблагодарить судьбу за то, что ему повезло, желая этим помочь и другим.