Семь главных лиц войны. 1918-1945. Параллельная история - Марк Ферро

Посвящается, конечно, как всегда, Вонни, а также нашим друзьям, которые, подобно нам, пережили эти события: Мирей, Жильберу (он же Жиль), Николь и Мерном, Пьеру и Фанни, Морису и Маризе, Клоду, Жаку и покойному Андре (он же Дуду)

В фильме Куросавы «Расёмон», снятом в 1950 г., несколько персонажей свидетельствуют об изнасиловании и убийстве, случившихся в древней Японии. Ни одно из показаний не совпадает с другими. Иными словами, какой-либо из версий, взятой в отдельности, недостаточно для того, чтобы пролить свет на произошедшее. Что же говорить, когда речь идет о глобальном кризисе, о мировой войне?.. Единственная точка зрения, единственный подход не позволяют полностью постичь смысл события.

В данной книге мы проследим жизнь и деятельность ряда главных действующих лиц Второй мировой войны, дабы уяснить, как они ее вели, анализировали и переживали.

Сравнивая методы, которыми они решали те или иные вопросы, сопоставляя их соображения, лучше понимаешь параметры и результаты конфликта, а также и то, чем именно этим людям удавалось привлечь или наоборот, оттолкнуть своих современников.

Ранее, в работе «Отдельный человек перед лицом мировых кризисов XX столетия. Анонимная история» (Les Individus face aux crises du XXе siécle, L’Histoire anonyme), я исследовал поведение рядового гражданина в моменты, когда на его пути встают История или грубая действительность: в условиях экономического кризиса, революции, иностранной оккупации и т. п. В этой же книге в фокусе моего объектива оказывается противоположный полюс — лидеры государств, которым постоянно приходится разрешать различные дилеммы. Перенос внимания на них помогает постичь выбор решений, понять, как они реагировали на вызов Истории, оказывали или не оказывали влияние на общество и его развитие.

Кстати, их частная, личная жизнь, оставаясь скрытой от нас, тоже может накладывать отпечаток на их поступки.

Именно такой вопрос поднимает в своем фильме «Гражданин Кейн» (1940) американский режиссер Джордж Орсон Уэллс: что за тайна скрывалась в жизни главного героя фильма, крупнейшего медиамагната, почему его последним словом перед смертью стало название саночек из безвозвратно ушедшего детства — «Розовый бутон» («Rosebud»)?..

Не двигали ли кем-то из лидеров, участвовавших во Второй мировой войне, иногда, в той или иной мере, осознанно или неосознанно, личные мотивы, не менее сильные, чем логика Истории?

На пересечении этих двух подходов в историческом исследовании возникает целый ряд выводов, к которым невозможно было бы прийти традиционным путем, рассматривая по отдельности биографию человека и общую историю.

Отбор главных действующих лиц напрашивается сам собой: их было то семь, то восемь, то шесть: не все находились на сцене с начала и до конца этого грандиозного конфликта. Вряд ли нужно напоминать, что речь идет о Гитлере, Муссолини, Черчилле, Рузвельте, японском императоре Хирохито, Сталине, Чан Кайши, де Голле… и о ряде других, которые время от времени будут к ним присоединяться.

Я предвижу возможный упрек: дескать, изучение поведения лидеров — метод недостаточный и даже поверхностный, поскольку в данном случае упускается из виду тот факт, что эти лидеры сами являлись продуктом Истории. Ведь говорят же, например, что если бы не было Наполеона Бонапарта, то Великая Французская революция в любом случае породила бы другого наследника, а международная обстановка все равно вынудила бы его вступить в конфликт с монархической Европой. Разумеется. Но это вовсе не означает, что анализ роли, сыгранной главными фигурами Второй мировой войны в их связи с институтами и обществом, не помогает глубже понять политические ставки в игре, а также дилеммы, требовавшие их решения.

В свете вышесказанного особенно важным представляется обозначение ролевой партии каждого из главных протагонистов Второй мировой войны, включая их самые бесчеловечные деяния: депортации, уничтожение евреев, использование оружия массового поражения… с учетом той будущей оценки, которую им дало потомство. Необходимость применения такого подхода напрашивается в первую очередь в отношении Сталина и Гитлера. Но это, безусловно, относится и к другим лидерам, совершавшим иные действия или те же самые, но в иной степени.

Что касается, например, Сталина, то, независимо от осуждения его троцкистами и демократами, целый ряд совершенных им преступлений был разоблачен внутри режима с помощью небезызвестного доклада Хрущева в 1956 г. Доклад имел целью обелить партию и снять с коммунистов ответственность за сталинские злодеяния. Потом, уже в эпоху перестройки, когда партия и «органы» стали обвиняться в преступном соучастии, на свет вытащили и ошибки Ленина — как основоположника системы. Современники Сталина вздохнули с облегчением: общество сняло с себя всякую ответственность, сочтя себя невинной жертвой собственного прошлого. Как только режиссер Н. С. Михалков в фильме «Утомленные солнцем» показал, что это совсем не так и общество само участвовало в постигших его ужасах, его тут же пристыдили — мол, ему ли, баловню режима, говорить подобное?!

Итак, к сталинизации истории добавилось (или даже заменило ее) обвинение тоталитаризма как системы вообще, что несколько исказило оценку исторической роли собственно Сталина, которую нынешнее рассекречивание архивов позволяет оценить по-новому.

С Гитлером получилось не совсем так, однако некоторая параллель наличествует.

Демонизация Гитлера повлекла за собой демонизацию двадцати двух обвиняемых на Нюрнбергском процессе. В результате с германского общества снималась ответственность за совершенные им во время войны преступления. К тому же обвинения предъявлялись только должностным лицам самого высокого ранга, гражданским и военным, что позволило суду заключить процесс в строгие временные рамки между 1933 и 1945 гг., как если бы события этого периода не вытекали логически из обид и амбиций предыдущей эпохи. А это определенным образом оправдывало тех «простых» немцев, которые со своей стороны активно участвовали в нацистской деятельности во времена гитлеризма. Впрочем, следует заметить, что в Германии исстари, задолго до нацизма, привыкли винить во всех бедах страны иностранцев. То вездесущих англичан боялись, то наплыва славян, то большевистской угрозы. Таким образом, нацистский режим пытаются преподнести как чуждый нормальному ходу немецкой истории (что, кстати сказать, сейчас характерно и для разговоров о коммунистическом режиме в России). Между тем, переоценивая историческую преемственность от Бисмарка до нацизма, раздумывая о природе тоталитаризма, рассматривая историю Германии в рамках общеевропейской истории — и даже задумываясь о вине немцев в уничтожении евреев, об «уникальности» этого геноцида, — мы приходим, и совершенно справедливо, к вопросам о функционировании немецкого общества вообще, о намерениях режима… Но тогда анализ роли собственно фюрера понемногу отступает на второй план.