Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас Страница 3

Властитель дома Османов, султан султанов, хан ханов, предводитель правоверных и наследник пророка Владыки Вселенной, защитник святых городов Мекки, Медины и Иерусалима, его величество Абдул-Гамид II задумчиво смотрел на сине-зеленое море мозаичных плиток на потолке, пока цирюльник намыливал ему щеки. В соседней комнате кто-то перебирал струны уда, через открытую дверь доносились томные голоса наложниц. В клетке заливался бюльбюль, жаркое солнце проникало в комнату сквозь узорчатое окно и густыми пятнами ложилось у ног султана. Абдул-Гамид прикрыл глаза, вдохнул мыльный запах жасмина и прислушался к звуку скользящего по его шее лезвия.

Этот цирюльник брил Абдул-Гамида каждое утро вот уже тридцать лет, с тех пор как первые признаки мужественности показались на августейших щеках. До того он в течение семи лет служил при дворе отца Абдул-Гамида. Цирюльник был стар, однако его рука оставалась тверда, словно рука каллиграфа, но все же, несмотря на долгие годы практики, к каждому утреннему бритью он подходил так, словно это было главным делом всей его жизни. Такой подход Абдул-Гамид ценил: живя в водовороте дворцовых интриг и заговоров, хочется доверять человеку, водящему бритвой по твоему горлу. Покушения на царствующую особу не были новостью при султанском дворе. Трое дальних родственников Абдул-Гамида — Мурад II, Мустафа Челеби и Ибрагим I были убиты слугами, чья верность вроде бы не вызывала сомнений: Мурад — поваром, Мустафа Челеби — телохранителем, Ибрагим — цирюльником.

Абдул-Гамид открыл глаза и посмотрел, как брадобрей правит бритву о полоску кожи. Затем он опять прикрыл глаза, поглубже уселся в кресле и позволил еле различимым, словно шепот моря, звукам уда ласкать свой слух. Столько грусти было в этом мотиве, столько лет горя… Не у Аль-Фараби ли читал он о том, что своим изобретением уд и в особенности выгнутая дека инструмента обязаны повешенному? Чье именно тело раскачивалось на рожковом дереве? Абдул-Гамид вспомнить не мог. Ламех, дитя Мафусаила? Или кто-то из сыновей Ноя? В любом случае жизнь древнему инструменту дало горе.

Султан задумался, но вдруг почувствовал чье-то присутствие.

— Ваше величество?

Это был великий визирь Джамалудин-паша, красный от усердия, на усах поблескивают брызги слюны.

— Ваше величество, — повторил он, утирая лицо, — простите, что прерываю ваш туалет, но у меня тревожные вести.

— Слушаю вас, паша, — ответил султан и знаком велел цирюльнику продолжать. — Государственные новости не терпят отлагательств.

— Ваше величество, русские заняли Плевну три дня назад. Осман-паша с остатками войска отступил к Габрово.

Новость была неприятной. Не неожиданной, но чрезвычайно тревожной. Султан вздохнул, искоса глядя на визиря, в то время как цирюльник выщипывал ему волоски под скулой. Плевна стала еще одним звеном в длинной цепи военных неудач. Скорее всего, это означает конец войны, очередную конференцию Великих Держав, новые предлоги для дробления Османской империи. Его не так заботила утрата контроля над Болгарией и Румынией. Пропади они пропадом вместе с Грецией и Балканами. Нет, не потеря земель мучила его, а позор. Ретивые соглядатаи, подосланные Великими Державами, рыскали вокруг дворца, словно волки. Болгария и Румыния занимали бы его мысли куда как меньше, не знай он, что этим не кончится. Русским нужен Карс, французы уже давно жаждут захватить Левант, а греки не успокоятся, пока не наложат свои грязные лапы на Стамбул.

— Осман-паша считает, что следует отойти к Адрианополю, но он ждет вашего распоряжения.

Султан посмотрел на визиря: приземистый и краснолицый Джамалудин-паша был обладателем внушительного носа, по обе стороны которого зияли темные провалы глаз, как будто мальчишка второпях поставил две чернильные кляксы, и тонких усов, делавших нос еще более заметным.

— А что считаете вы?

— На этот раз я согласен с Османом-пашой. Адрианополь — лучшее место для обороны нашей столицы, если в этом возникнет надобность. Боюсь, она может возникнуть.

— Таково ваше мнение?

— Да, именно, ваше величество. Другого выхода я не вижу.

В этом была главная беда Джамалудина-паши. Хотя он и превосходил своего предшественника, прежнего великого визиря, как в изворотливости, так и в преданности, течение событий слишком затягивало его — он чересчур заботился о своем месте в истории. В каждом заговоре ему виделось рождение революции, в каждом шпионе мерещился заговорщик, каждая война грозила утратой власти. При всем своем уме Джамалудин был не способен смотреть в будущее, сделать шаг назад и беспристрастно проанализировать ситуацию. Но на этот раз он оказался прав. Обеспечить оборону Стамбула было важнее всего.

— Хорошо, — сказал Абдул-Гамид. — Осман-паша может отвести войска к Адрианополю или на любую другую позицию, которая кажется ему подходящей. А теперь, Джамалудин-паша, какие еще вести?

Великий визирь поправил тюрбан, заглянул в черную книжечку, которую обычно носил в нагрудном кармане, и принялся перечислять события прошедшего дня: