Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту - Мишель Фитусси Страница 23

Сострадать нищете, которая внушает ей отвращение, не в характере Елены. Политическая борьба ее тоже не интересует. А Лондон между тем грохочет и гудит. 21 июня 1908 года, несколько недель спустя после ее приезда, двести тысяч разгневанных женщин под предводительством Эммелин Панкхёрст и ее дочери Кристабель, основательниц Социального и политического союза женщин, собираются в Гайд-парке, требуя права голоса.

Активизация движения за права женщин влечет за собой усиление репрессий. Активисток десятками бросают в тюрьмы. Протестуя против произвола, женщины объявляют голодовки.

Елену все это мало заботит. Независимость женщин интересует ее только с одной точки зрения: она хочет сделать англичанок более смелыми в отношении собственной внешности. С тех пор как на трон после своей матери королевы Виктории вступил король Эдуард VII, атмосфера в Англии переменилась, нравы стали менее суровыми.

В столице стали появляться массажные салоны и кабинеты косметики. В «The Queen», газете праздных аристократок, в колонке «La Toilette» стали появляться советы, как ухаживать за кожей, однако за результаты никто не отвечал. Читательницы использовали рекомендуемые средства исключительно на свой страх и риск.

А в косметические салоны, например в салон мадам Хеннинг на Саут-Милтон-стрит, леди осмеливались войти, только когда их никто не видел. Посетить его было почти столь же неприлично, как дом свиданий. Владелице пришлось сделать потайную дверь с заднего двора, чтобы самые богатые и знатные клиентки могли входить незаметно.

В Лондоне каждый шаг дается с боем. Но никто лучше Елены Рубинштейн не умеет осваивать целину. Никто и никогда не продавал так успешно кремы, как Елена свой «Valaze». Никто, кроме нее, не накопил столько опыта в области маркетинга и рекламы. Она первая, кто превратил в капитал желание женщин быть красивыми и энтузиазм мужчин, поддержавших это их желание. Она знала: ей многого удалось достичь, а потому ей не следует отчаиваться. Уверенность в себе позволяла ей не поддаваться тоске, которая порой накрывала ее, как в самые тяжелые дни в Колерейне.

Она видела свой будущий салон в самых мельчайших подробностях. Поняла, в каком квартале его откроет: в Мейфэре, Белгравии или на Парк-Лейн, непременно в роскошном месте, потому что деньги притягивают деньги. Она уже облюбовала один из этих белых, богатых домов с колоннами на фасаде, в неопалладианском стиле. Агентство предложило ей на выбор десяток домов, но в каждом находились какие-то недостатки.

По вечерам, спасаясь от одиночества, Елена ходила по театрам. В «Театре герцога Йоркского» она открыла для себя Айседору Дункан, шокирующую добропорядочную публику наготой под своими покрывалами. Елену очаровала в ней «смесь кошачьей грации с манерами леди». В фигуре танцовщицы с очертаниями в духе Климта — узкие бедра, длинные тонкие ноги, стройное тело — ей видится силуэт будущей свободной женщины.

Несколько лет спустя Елена встретилась с Айседорой на приеме, устроенном Марго Асквит, женой премьер-министра. Танцовщица была в одном из своих знаменитых шарфов, который тянулся за ней по полу, подчеркивая каждое ее движение.

Елена удивилась.

— Было бы, наверное, менее опасно и так же красиво, если бы шарф был покороче, — высказала она свое мнение.

— А стиль, детка? — отвечала Айседора, усмехаясь ее наивности.

Шарф, удививший Елену, войдет вместе с танцовщицей в легенду. Через двадцать лет примерно такой же намотается на колеса гоночного автомобиля и сломает изящную шею Айседоры.

Как-то, вернувшись домой дождливым вечером еще более промерзшая, чем всегда, Елена подумала, что готова отказаться от своей безумной попытки. Сидя у камина с чашкой горячего чая, она думала о Лондоне и понимала, что он никогда ей не сдастся. Однако благодетельный ночной сон справился с ее страхами, а поутру засияло солнце. В тот же день, словно по волшебству, агентство преподнесло ей редчайшее сокровище.

Мейфэр, Графтон-стрит, 24, — так звучал долгожданный адрес. Дом Роберта Артура Талбота Гаскойн-Сесила, третьего маркиза Солсбери, бывшего премьер-министра королевы Виктории, умершего несколько лет тому назад, наследники решили сдать за 2000 ливров в год. Арендная плата за элегантный особняк в григорианском стиле была для Елены высоковата, но, как всегда, она положилась на свою удачу. Особняк в квартале Мейфэр бесценен.

Ограниченный улицами Оксфорд-стрит, Грин-парк, Риджент-стрит и Пикадилли, квартал получил свое название от ежегодной майской ярмарки, которая проходила здесь вплоть до 1706 года. Позже архитектор Эдвард Шеперд построил там большой рынок, окруженный маленькими домиками. С тех пор как в квартале стала селиться аристократия, здесь выросли большие викторианские особняки.

В Мейфэре ты среди счастливейших мира сего. Уклад здесь прочнее бронзы, ритуалы незыблемы. С апреля до мая дворянство, вернувшись из загородных поместий, дает балы, устраивает праздники и частные концерты, ездит на скачки и регаты. Это мир старомодный, зашнурованный в корсеты, ограниченный, элегантный и надменный. Недосягаемый.

В особняке лорда Солсбери двадцать четыре комнаты и четыре этажа. Два первых этажа займут магазин и косметический салон, на третьем поселится сама Елена. На чердаке она разместит свою «кухню». Елена нанимает дизайнеров по интерьеру, чтобы осуществить необходимые переделки, но полагается только на собственное чутье и вкус. Никакого ситца и плетеной мебели. Все должно быть в пастельных тонах — кремовый, белый, розовый создадут атмосферу женственности, исполненной роскоши и деликатности. Елена приняла решение и заказывает все самое лучшее.

Работы займут несколько недель. Елена понимает, что идет ва-банк. В одну секунду Лондон может ее уничтожить.

«Меня превознесут до небес», — решает она.

Жизнь без дерзкого вызова для нее не жизнь. На месте она тоже сидеть не любит. Оставив наблюдать за работами архитекторов, она уезжает на континент. В Париже ее интересуют последние открытия в области дерматологии, она знакомится с новыми способами лечения при помощи электричества, обновляет свой гардероб. В Вене ей удалось уговорить доктора Эмми Лист, которая когда-то поведала ей о пилинге, работать у нее.

По возвращении энергия и идеи у Елены бьют ключом, она изобретает новые кремы против угрей, новые тонизирующие и вяжущие лосьоны. Каждый день она заходит проверить, как ведутся ремонтные работы. Мастера трудятся без устали, ее устраивает то, что получается: все это соответствует ее замыслам.

— Вышло очень красиво, дружок! Браво!

До чего знакомый голос! Елена прерывает разговор со столяром и оборачивается:

— Эдвард!

С неожданным пылом, на который способны лишь очень застенчивые люди, она бросается ему в объятия. Она горит желанием рассказать ему обо всем, что перечувствовала за долгие недели, когда ей так его не хватало. Обо всем, что успела сделать, открыть, узнать и что было без него куда менее интересным. Но она не привыкла к излияниям. У нее не хватает слов. Она просто утыкается лицом в пальто и ощущает запах, от которого у нее идет кругом голова, — смесь лаванды, табака и кожи. На этот раз молчит и Эдвард. Он целует ее волосы, гладит их. Она поднимает голову, их губы встречаются.