Последние герои империи - Владимир Шигин Страница 21

— Что делать? — в запале кричал командир башни лейтенант Тыртов (сын бывшего морского министра России).

— Вращайте вручную! — крикнули ему с мостика. Вращая башню, артиллеристы вели огонь по неприятелю. Из воспоминаний бывшего офицера «Ушакова» А.А. Транзе: «Несколько раз был он (Андреевский флаг. —В.Ш.) сбит во время боя, но стоявший под флагом часовой строевой квартирмейстер… Прокопович каждый раз вновь поднимал сбитый флаг. Когда разрешено было спасаться, старший артиллерийский офицер Николай Николаевич Дмитриев в мегафон крикнул с мостика Прокоповичу, что он может покинуть свой пост, не ожидая караульного начальника или разводящего, но Прокопович, стоя на спардеке вблизи кормовой башни, вероятно, оглох за два дня боя от гула выстрелов и не слыхал отданного ему приказания. Когда же к нему был послан рассыльный, то он был уже убит разорвавшимся вблизи снарядом».

Прямым попаданием разбило правое носовое 120-миллиметровое орудие, вспыхивали все новые и новые пожары. А затем сразу два попадания, и каких! Первое — под носовую башню, второе — под кают-компанию, разворотившее весь правый борт. Броненосец стал угрожающе заваливаться вправо. Крен рос с устрашающей быстротой. На исходе был боезапас Но «Адмирал Ушаков» не сдавался, достреливая последние снаряды.

Из воспоминаний капитана 1-го ранга Д. Тыртова: «Стало светать. Море пустынно, мы совершенно один. В шесть часов за нами показался крейсер "Митозе". Дали залп из кормовой башни. Хотя расстояние было большое, и снаряды легли крупным недолетом, японец скрылся. К полудню в разных местах горизонта стали показывался дымки. Как ни старались мы уйти от них, они появлялись вновь, преграждая нам путь. Мы были окружены. В последний раз собрались мы все вместе за обедом, в кают-компании. Адмирал Ушаков, как всегда, был среди нас. Его глаза на этот раз смотрели как никогда прежде — ласково и вместе с тем грустно. Около четырех часов дня справа показались силуэты двух мощных японских броненосных крейсеров — "Ивате" и "Якумо". Выхода для нас не было: 19 000 тонн против 4000, 34 орудия против восьми, 21 узел против семи. Они могут нас расстреливать, как на учении, без всякого для себя вреда На "Ивате" поднят по международному своду сигнал. Приподняли "ответный", стали разбирать: "Предлагаю вам сдаться, так как…"

— Спустить ответный, открыть огонь из десятидюймовых орудий и батарей, продолжение сигнала нам знать нечего, — крикнул командир.

Первые снаряды дали большие недолеты. Тщетно пытался "Ушаков" сблизиться с неприятелем: тот, пользуясь преимуществом в ходе и дальнобойностью своих орудий, держал выгодное для себя расстояние. В "Ушакова" начались попадания: взорвались три беседки 120-миллиметровых снарядов, начался пожар, остановились разбитые осколками обе машины. Падали убитые, раненые спешили перевязаться и вернуться на свои места. Отец Иона вместе с доктором и фельдшером делает перевязки. Гибель, все это понимали, неизбежна. Перебиты фалы и грот-стеньги. Капитан 1-го ранга Миклуха приказал поднять Андреевские флаги на ноках. Разрывом снаряда уничтожен гидравлический привод носовой башни, которой я командовал. Ее приходилось вращать вручную. Скоро она принуждена была прекратить огонь — ее больше нельзя направить на неприятеля. Несколько снарядов упало у ватерлинии. Вода устремляется в образовавшиеся пробоины».

— Переборки не держат! — докладывали механики. Вслед за носовой башней замолчала и кормовая башня

главного калибра, стволы ее орудий черпали воду. Огонь вела только последняя, 120-миллиметровая пушка, но и ее снаряды падали с большим недолетом.

«Все, — глухо сказал Миклуха самому себе. — Корабль погибает, теперь надо думать о людях».

Он обернулся к стоявшим рядом офицерам:

— Застопорить машины! Затопить бомбовые погреба! Подорвать циркуляционные помпы и открыть кингстоны!

Команде спасаться! Первыми грузить раненых! — Миклуха обвел взглядом находящихся в боевой рубке:

— Всех благодарю за службу. Прощайте!

Только сейчас все обратили внимание, как постарел и осунулся за последние два дня командир, как поседела голова, а по лицу пролегли глубокие и многочисленные морщины.

Для ускорения гибели трюмный механик Джелепов с хозяином трюмных отсеков Шагигалеевым затопил патронные и бомбовые погреба. Вода хлынула в машинное отделение через открытые кингстоны и подорванные циркуляционные насосы. «Ушаков» остановился и начал быстро крениться на правый борт. Японцы огня не прекращали.

— Ну, гады, держитесь! — обозлился выскочивший на ют мичман Дитлов. Вместе с комендорами Максимом Алексеевым и Матвеем Шишкиным он бросился к 120-мм пушке и выстрелил. «Адмирал Ушаков», погружаясь носом в воду, лег на правый борт.

Из воспоминаний капитана 2-го ранга А. Транзе: «Японские крейсеры, пользуясь своим огромным преимуществом в ходе и большей дальнобойностью своих орудий, отойдя за пределы досягаемости наших снарядов, открыли огонь по броненосцу. Так начался наш последний, неравный бой. Вскоре же начались попадания в броненосец, появились пробоины, вспыхнули пожары. Наши снаряды ложились безнадежно далеко от неприятеля. От пробоин образовался крен, выровнять который из-за перебитых труб отливкой системы не представлялось возможным. Крен на правую сторону все увеличивался, а из-за крена дальность полета наших снарядов все более и более уменьшалась. Этим обстоятельством пользовались японские крейсеры, подходя все ближе и ближе к броненосцу. Наконец, как следствие крена, заклинились обе башни. Одно из двух 120-миллиметровых орудий правого борта было разбито, загорелись снаряды в беседках на верхней палубе. Действовало только одно оставшееся 120-миллиметровов орудие для подбодрения команды и… "на страх врагам". Японские крейсеры, видя, что наш огонь почти совсем прекратился, подойдя почти вплотную, в упор расстреливали броненосец из всех орудий (на обоих крейсерах 8 — 8-дюймовых и 30 — 6-дюймовых). Тогда командир приказал открыть кингстоны и взорвать трубы циркуляционных помп и, не делая "отбоя", разрешил команде спасаться "по способности", бросаясь в море. Все шлюпки были разбиты или сгорели».

Пренебрегая собственными жизнями, члены экипажа без всяких раздумий шли на помощь друг другу. Вот крупнокалиберный японский снаряд разорвался о броню носовой башни. Стоявший неподалеку офицер был сброшен взрывной волной за борт. Увидев это, сигнальщик Агафонов, которому офицер незадолго перед этим отдал свой спасательный круг, не раздумывая, бросился за ним с высоты верхнего мостика. Минный офицер лейтенант Борис Жданов помогал судовому врачу Бодянскому за кормовой башней привязывать раненых к плотикам и койкам, спускать их в воду. Когда работа была окончена, Бодянский обратил внимание, что Жданов без спасательного пояса.

— Что же, Борис Константинович, у вас ничего нет? — спросил озабоченно.

— Я лее всегда говорил, что в плену никогда не буду! — махнул тот рукой и, сняв фуражку, направился по трапу на офицерскую палубу.

Из воспоминаний капитана 1-го ранга А. Гезехезуса: «После получасового боя становилась совершенно ясной бесполезность сопротивления, продолжение которого грозило бесполезной гибелью всего личного состава. Для спасения хотя бы части этого состава командир приступил к выполнению заранее принятого решения, то есть к потоплению корабля. Было приказано прекратить огонь, старшему механику открыть кингстоны, минному офицеру взорвать подрывные патроны, людям лее спасаться.