58-я. Неизъятое - Анна Артемьева Страница 19

Мы были хоть и совсем юные, но достаточно умные, чтобы понимать, что получим по 10. Нормальный срок, раз уж попал — так попал, я же знаю, в какой эпохе живу. Меньше обычно не дают, а расстреливать было не за что.

Владимир Кантовский. Первый арест, 1941

Учитель Павел Дуковский

Это чертовски нудно — сидеть. Не сидеть даже, а лежать: в камере было человек 70, дышать нечем, и всем приходилось лежать один на другом. Ужаса не было, только ужасная досада, что началась война, а я, вместо того чтобы воевать, сижу в тюрьме и так хорошо изолирован от общества, что не знаю: то ли наши под Берлином, то ли немцы под Москвой.

Еще во время следствия меня этапировали из Москвы в Омск, где продержали в тюрьме около полугода. Заключенные — ценный груз, его нельзя было держать близко к немцам: вдруг пропадет.

После приговора меня оставили там же, в Омске, на строительстве авиационного завода. На общие работы не отправили, я ведь был грамотный. Десятилетка — это почти академическое образование по тем временам.

В первый же день, как вывели на работу, дали мне носить доски. Вроде бы совсем тоненькие, но уже к вечеру первого дня меня шатало. На второй день подходит десятник, говорит: «Считать умеешь?» Считать доски оказалось легче, чем носить. Работа, правда, была достаточно напряженной, но я хотя бы не голодал. И постоянно, десятками, писал заявления с просьбой отправить меня на фронт. Это, наверное, был первый урок лагеря: если хочешь чего-то добиться, бей в одну точку. Каждый раз, как находишь кусочек бумажки, пиши заявление. Другие уроки: никогда ничего не жалей из барахла (в Омске я выжил, потому что сразу обменял московское пальто на хлеб и немедленно обе 900-граммовые пайки хлеба съел) и веди себя по возможности честно по отношению к себе и товарищам.

Зимой у меня начались цинга, воспаление легких. А к концу 1942 года пришло решение особого совещания о замене десяти лет лагерей на пять с отправкой в штрафную роту. Наверное, подействовало, что я латыш. Товарищ Сталин в те годы увлекался национальными воинскими частями, а латышей для них взять было негде, все уже сидели по лагерям.

«Искупить вину кровью»

В полку, который формирует штрафные роты, нас, заключенных, набралось человек пять. Я — латыш по паспорту, литовец… Отправили нас на Северо-Западный фронт. Документы дали — и езжайте. Без всякого конвоя, лишь бы сплавить. Мы даже на пару дней заехали ко мне домой.

Бежать можно было легко, но я не стал. На фронт я шел вполне сознательно: против Гитлера можно было даже со Сталиным идти.

Ранило меня в первом же бою, очень тяжело, раздробило локтевой сустав. Можно сказать, повезло. В теплушке, когда везли в госпиталь, мне рассказали, что из 250 человек в живых осталось семь.

Задача наша была такая, чтобы немцы как можно больше по нам стреляли, а наши зафиксировали, откуда. Сколько человек останется в живых, никого не интересовало. Но самое досадное — никто, по-моему, не фиксировал, откуда стреляют…

«Работал в системе НКВД»

Из госпиталя меня выписали с рукой на перевязи и второй группой инвалидности и выпустили на свободу. Это называется «искупить вину кровью».

Я вернулся в Москву, успел жениться и два года с перерывами на госпитали проучиться в МГТУ им. Баумана.

Я человек скромный, поэтому в анкете написал: «С 1941 по 1942 год работал в системе НКВД». Никто особо не проверял, и меня взяли. А после Победы вспомнили: вроде по приговору срок у меня выходит в 51-м, а я тут на свободе гуляю! Меня взяли второй раз, дали шесть лет лагеря и три года поражения в правах. Я, конечно, представлял, в какой стране живу, но этого все равно не ожидал.

Отправили меня в инвалидный лагерь в Молотовск, куда еще с рукой на перевязи везти? В шахту-то не пошлешь…

Инвалидный лагерь — место, где людей оставляли умирать. Выглядит он как самый худший дом престарелых, притом за колючей проволокой. Плюс там особенно тяжело, потому что работать нельзя.

Второй арест, 1945

Помню стойкое чувство: все. Здесь тебе и крышка, если не вырвешься. Все равно загнешься, это лишь вопрос количества месяцев: шесть, десять или 18.

Я всеми силами вырывался, каждые две недели писал руководству лагеря: как же вы такого ценного специалиста держите без работы?! А ценный специалист — это два года МВТУ. Но если долго бить в одну точку — это действует: меня перевели на строительство завода подводных лодок, в мастерские по ремонту гидромеханизации.