Сципион Африканский. Победитель Ганнибала - Генри Лиддел Гарт Страница 16

Далее, наступление – все равно, стратегическое или тактическое – должно развиваться с безопасной базы – одна из кардинальных аксиом войны. Лучше, может быть, употребить термин «базис», поскольку база понимается слишком узко, в то время как на деле она охватывает безопасность географической базы, внешнюю и внутреннюю, вместе с безопасностью снабжения и передвижений. Наполеон в 1814 г., германцы в 1918-м пострадали из-за расстройства их наступательных действий, вызванного небезопасностью внутренней базы. Интересно отметить, как подготовительные меры Сципиона обеспечивали безопасность. Он нашел Сицилию, в особенности Сиракузы, охваченную внутренними распрями и беспорядком, возникшими в результате войны. Собственность сиракузян была захвачена после знаменитой осады алчными римлянами и италиками и, несмотря на декреты сената о ее возмещении, так и не была возвращена владельцам. Сципион при первой же возможности отправился в Сиракузы и, «считая вопросом первейшей важности поддержание доверия к слову Рима», возвратил собственность гражданам, публично объявив об этом и даже предприняв прямые действия против тех, кто еще цеплялся за награбленное. Этот акт справедливости имел широкий отзвук на Сицилии и не только обеспечил внутреннее спокойствие в оперативной базе, но и активную поддержку сицилийцев в подготовке экспедиции.

Тем временем Лелий высадился у Гиппона Царского (современная Бона), на расстоянии около 150 миль от Карфагена. Согласно Ливию, новость повергла Карфаген в панику: граждане думали, что сам Сципион высадился со своей армией, и ждали немедленного марша на Карфаген. Отразить его казалось делом безнадежным, ибо граждане были не обучены военному делу, наемники были ненадежны, а среди африканских вождей Сифак держался в стороне после встречи со Сципионом, Масинисса же был открытым врагом. Паника улеглась, только когда пришла весть, что силами вторжения командует Лелий, а не Сципион, и что этих сил недостаточно для похода на Карфаген. Ливии говорит нам далее, что карфагеняне воспользовались передышкой, чтобы послать посольства к Сифаку и другим африканским вождям, пытаясь укрепить союзы, и направили послов к Ганнибалу и Магону с целью побудить их удержать Сципиона дома, играя на страхах римлян. Магон к тому времени высадился в Генуе, но был слишком слаб, чтобы действовать эффективно, и, чтобы побудить его двинуться к Риму и соединиться с Ганнибалом, карфагенский сенат послал ему семь тысяч солдат и деньги для найма вспомогательных сил.

Если эти факты истинны, они должны на первый взгляд указывать, что Сципион упустил возможность и напрасно встревожил карфагенян рейдом Лелия. Такое впечатление подкрепляется словами, которые приписывают Масиниссе. Ибо Ливии говорит, что Масинисса выехал с небольшим конным отрядом навстречу Лелию и жаловался, что «Сципион проявил медлительность, напрасно не перевез сразу свою армию в Африку, пока карфагеняне были в замешательстве, а Сифак занят войнами с соседями и раздумывал, чью сторону принять; что, если Сифаку дать время уладить свои дела, он не сдержит обещаний, данных римлянам». Масинисса умолял Лелия побудить Сципиона не медлить, обещая, что он, Масинисса, хоть и изгнанный из своего царства, присоединится с Сципиону с внушительными силами конницы и пехоты.

Однако когда мы оцениваем ситуацию с военной точки зрения, она видится в ином свете. Лелий высадился в порту, ближайшем к Нумидии, который не только отстоял на целых 150 миль от Карфагена, но и был отделен от него обширной гористой территорией. Когда высадился в Африке сам Сципион, его отделяло от Карфагена всего 25 миль. Поэтому экспедиция Лелия была направлена не против Карфагена; нетрудно вычислить, что цель разведки была выявить состояние и чувства африканских государств, среди которых Сципион надеялся найти союзников, и в частности – войти в соприкосновение с Масиниссой. Как мы показали, Сципион понимал, что превосходство в коннице есть ключ к победе над карфагенянами, и смотрел на нумидийского вождя как на ее главный источник. Высокая оценка блестящего кавалерийского мастерства последнего на полях битв в Испании и побудила его привлечь Масиниссу на свою сторону. Так, по всей вероятности, скрытой целью миссии Лелия было прежде всего убедиться в том, что Масинисса будет держаться союза с римлянами на африканской почве, и если так, то какие ресурсы он может вложить в дело. Если столь отдаленный рейд вызвал у карфагенян такую панику, это только подтвердило мнение Сципиона о моральном преимуществе, которое будет выиграно прямым ударом по Карфагену.

Что же до бдительности карфагенян, то она уже была разбужена речами Сципиона в сенате и его приготовлениями на Сицилии. В условиях, когда согласие на экспедицию пришлось вырывать у неуступчивого сената, когда силы и ресурсы для нее приходилось собирать без государственной помощи, стратегическая внезапность была исключена с самого начала. Здесь перед нами классический пример хронических недостатков конституционной системы при ведении войны. Одна из высших заслуг Сципиона в том, что он добился окончательных, решающих результатов, не имея громадного актива – политического контроля. Он, слуга республики, представляет собой единственное исключение из правила всей военной истории – из всех военных вождей наибольших успехов добились деспоты и автократы. Несчетные историки изливали сочувствие на Ганнибала, которому недоставало поддержки из дома, и складывали вину за все его неудачи у дверей карфагенского сената. Никто, кажется, не подчеркивал, что Сципион тоже не имел поддержки. При этом у Рима не было физических трудностей при посылке подкреплений, которыми мог оправдаться Карфаген. В этом отсутствии поддержки – нет, хуже, в активном противодействии со стороны римского сената – и заключается причина годичной задержки Сципиона на Сицилии при подготовке экспедиции. Лишенный помощи, он должен был найти собственные ресурсы на Сицилии и в Африке.

Насколько беспочвенна и неразумна была жалоба Масиниссы на задержку (если он ее высказывал), показывает тот факт, что, когда Сципион в 204 г. до н. э. высадился в Африке, «безземельный принц», как говорит Моммзен, «в первый момент не принес в помощь римлянам ничего, кроме своих личных способностей». Мало полководцев были так смелы, как Сципион, когда смелость была уместна, но он был слишком проникнут принципом безопасности, чтобы ударить прежде, чем выковал армию и закалил ее обучением. Удивительно не то, что Сципион задержался на год, а то, как быстро он двинулся вперед с силами, которые в численности, если не в подготовке, были еще жалкими по сравнению с масштабом задачи. Но кажущаяся отчаянная отвага была подкреплена его стратегией после высадки, и Зама стала ее оправданием.

Ироническим комментарием к ценности суждений историков является тот факт, что те же авторы, которые критикуют Сципиона за медлительность в 205 г., упрекают его за опрометчивость в отплытии со столь малыми силами в 204 г. до н. э.! Один из авторов, Додж, говоря о первом годе, замечает, что Сципион, «кажется, не слишком торопился приступить к делу. В этом он напоминал Маклеллана, как и в своей популярности». Позже, говоря о высадке Сципиона, Додж заявляет: «Некоторые генералы объявили бы его средства недостаточными, но Сципион обладал той уверенностью в себе, которая заменяет материальную силу даже в самых суровых испытаниях». Такая критика – бумеранг, бьющий по самому критику.